Мы начинаем публикацию воспоминаний участника Первой мировой войны Корнила Шадрина.
Он родился в 1893 году в Пермской губернии. Прожил достаточно долго — 87 лет, несмотря на огромные трудности, выпавшие на его долю. Свой дневник, написанный собственноручно, участник боевых действий передал по наследству потомкам. Его внучка Ирина Львовна (фамилию попросила не указывать, сославшись на то, что “и так известна”) с советских времен проживает в Новочебоксарске. И сам Корнил Андреевич много раз бывал в нашем городе. Здесь ему очень нравилось.
Сейчас родственники ветерана разъехались по всему свету, однако память о предке несут с честью. Вот и его внучка, прочитав наши рассказы о Первой мировой, решила поделиться семейной ценностью — воспоминаниями деда. Поистине это уникальный памятник почти забытой эпохи. Уверены, вы с интересом углубитесь в историю юноши, в десятых годах прошлого столетия оказавшегося на войне, которой мир до того момента никогда не видывал.
С нар — на марш
В сентябре 1914 года меня взяли в армию. Из нашей деревни осенью мобилизовали троих. Привезли нас в Пермь. Там мы прошли медицинскую комиссию, затем направили нас в Уфу, в 144-й запасный полк 183-й маршевой роты. Поместили в двухэтажное здание бывшего училища. В каждом классе по обе стороны стен стояли сколоченные двухъярусные нары, на которые постелили соломенные маты. В них обитало великое множество клопов и блох.
В первый день забрили наголо и сводили в баню. На второй же с самого утра начались теоретические занятия в помещении. После обеда — уже полевые занятия: сначала на плацу, а потом через кладбище вывели за город. Идти надо было километра три. Как только добрались, разбили нашу группу на отделения и начали учить маршировке. Затем выдали ружья, но их было мало, штук десять, не всем достались. Поставили соломенное чучело, и те, кому довелось, хорошенько обстреляли его.
Дурак, не могу ответить
В нашу роту попали городские ребята. Они отучились семь классов, по тем временам этого было достаточно для того, чтобы считаться образованным (сам Корнил Шадрин на тот момент был безграмотным. — Прим. редакции). Юноши те были сынками богатых родителей. Казарменная жизнь в таких условиях им очень не нравилась. А прямо в нашем взводе был человек по фамилии Осокин, сын благочинного. Он всегда спорил с начальством, защищая свое человеческое достоинство. Даже цитировал божественные книги. В наказание его после занятий посылали чистить уборную.
После ужина нас учили словесности по григорьевскому ставу. Главным образом уделяли внимание чинопочитанию — правилам отдачи чести. Еще обязательно нужно было знать, как зовут каждого члена царской семьи, начиная с самого императора, а далее — его жены, сына, дочерей и других родственников. Если солдат не мог ответить правильно, как, например, зовут двоюродного брата царя, в ход учителя пускали зуботычины или приказывали открыть печную дверку и кричать в нее: “Я дурак, не могу ответить!”
Гусиным шагом
Для обеда у нас был один необстроганный грубый стол — на весь взвод. На этом столе умещалось далеко не всё: мы ели прямо на нарах.
Нас разбили по десять человек во главе с десятником, который получал и делил хлеб на своих. На десяток также выдали два бачка для супа и каши. Ложки у всех были свои, обычно большие деревянные.
За обедом ходили по очереди. Тот, кто шел, ему и доставалось задание мыть жестяные бачки. Я был десятником. Однажды дежурный из моего десятка плохо помыл бачок. Внезапно нагрянула проверка, и выяснилось, что внутри посудины пятна. Весь десяток наказали: заставили ходить гусиным шагом, а мне как десятнику бачок сунули в зубы. И так мы обходили все взводы в сопровождении ефрейтора с ремнем в руках. Тех, кто приседал не похоже на гуся, он подхлестывал. Другие взводы должны были спрашивать нас: за что ходите? А мы должны были отвечать: бачок не чистили. Все знали, что так будет с каждым десятком, поэтому учить, что говорить, не надо было никого.
Из воспоминаний
Корнил ШАДРИН, участник Первой мировой войны:
— На обед полагался час. А нас 250 человек. Пока получишь еду и покушаешь, уже опять команда “стройся”. Получавшим обед последними для уборки за собой оставалось мало времени. Всё было расписано впритык. И попробуй еще не явись на уроки словесности или пения. Да, учили и этому. Стояли всей ротой в коридоре и пели.
Однажды я был дневальным у дверей, а мой командир отделения дежурным по роте. Часа в три утра он собрался спуститься на первый этаж и сказал: “Если спросит фельдфебель, доложи, что я ушел вниз”. Скоро этот самый фельдфебель появился и сразу же поинтересовался, где дежурный. Я ответил, как было велено. Он пошел к дежурному и увидел его спящим.
Вернувшись, фельдфебель сказал, что я покрываю дежурного и назначил мне наказание: стоять как вкопанный под винтовкой на морозе до начала утренних занятий.
Вернулись, а все на фронте
Спустя некоторое время из роты выделили человек пятнадцать в учебную команду. В их число попал и я. Там провел месяца три. Когда мы вернулись обратно в роту, обнаружили, что все товарищи уже были отправлены на фронт. Остались кадровые взводные, унтер-офицеры и старые ратники, которые несли караул.
Кадровый состав, как правило, направляли на обучение мобилизованных, поэтому они старались больше заниматься мордобоем. Считалось, что налаживание “дисциплины” позволяет дольше продержаться в тылу.
Всё пошло не так
В марте 1915 года к нам пригнали молодых мобилизованных, более 500 человек. Сразу же сформировали две маршевые роты, в которые попали и мы. Обучались еще около трех месяцев. Наша рота была очередной для отправки на фронт.
Прибыла комиссия. Выстроили роту. Нам скомандовали “смирно” и “на караул”. Но то ли мы сделали что-то неправильно, то ли комиссия была с похмелья, но наши приемы им не понравились. Далее прозвучали команды “отставить” и снова “на караул”. И так несколько раз.
Солдаты стушевались, комиссия обрушилась на нас с руганью. Всё пошло не так.
Нашу роту рассыпали в цепь и начали давать задания. Например, противник справа — надо было перестроиться в другом направлении. А командир растерялся, не знал, что делать.
После всех испытаний нас признали слабоподготовленными и оставили еще муштровать. Вот тогда-то и начались настоящие занятия. На плацу бегали по три километра, затем команда “рота вправо по линии в цепь, интервал два шага”. И опять бежим. Потом “рота влево…”, и снова на полной выкладке. Бегом даже до казармы нужно было добираться. Это продолжалось неделю.
Ладно, фельдфебель пришел
Потом нас стали обмундировывать всем, чем полагается для отправки на фронт. Привезли на вокзал, погрузили в товарные вагоны. Куда едем, не сказали.
Выяснилось, что в Екатеринбург. Там формировались полки для отправки во Францию.
Нас привели в казармы, они были пустыми. Другие солдаты в тот момент находились в лагере. Мы переночевали, затем нас вывели на плац, где уже собралось очень много военных из разных частей. Там начали отбирать рослых и физически крепких.
Нашу роту выстроили отдельно, разбили примерно наполовину. Часть ребят забрали и увели куда-то. Мы этих товарищей больше не видели. Грустно было расставаться с ними.
Остальные же, невысокие, солдаты, в том числе и я, так и провели на улице целый день. Из нас формировали отдельный полк и запасной батальон, назначали взводных и отдельных командиров, затем подсчитывали количество и уводили поротно в казармы.
Мы же стояли на самом краю левого фланга. Пришел какой-то прапорщик, забрал унтер-офицеров. Остались только ефрейторы и мы. Так и пробыли на плацу до самого вечера без пищи. Утром только попили чаю.
Хорошо, что к нам под конец дня подошел фельдфебель и объявил, что мы — запасной батальон. Нам представили новых командиров, а уже со следующего дня мы продолжили обучение. Главным образом оно касалось маршировки и стрельбы из французских винтовок.
В ресторан — нет, во Францию — да
Через некоторое время нас стали готовить к отправке на фронт. За день перед ней я взял увольнительную. Было воскресенье. Походил по городу, зашел в ресторан, хотел попить чаю.
Сел за столик, подходит хозяин заведения и говорит мне: “Солдатик, прошу выйти”. Я отвечаю: “Почему? Мне подайте чаю”. А он: “Солдатам нижних чинов в ресторан заходить не разрешается”.
Мне было очень обидно. Как же так: я иду защищать родину и не имею права даже зайти в ресторан? Но это было так, даже на некоторых подобного рода заведениях вывешивали надпись: “Собакам и солдатам заходить воспрещается”.
В сентябре 1915 года нас погрузили и повезли на запад. Доехали до Вологды, оттуда повернули на Архангельск. В порту стояло французское судно “Мингрелия”, перевозившее уголь. Нам было велено спуститься в трюм и расположиться прямо на полу.
Предстоял долгий путь на войну.
От редакции
В ближайших номерах газеты “Грани” мы продолжим публикацию воспоминаний Корнила Шадрина.
Если у вас есть фото, письма, вы готовы передать рассказы предков о временах Первой мировой войны, пишите на электронную почту novak@grani21.ru. Можно также позвонить по номеру 73‑31‑50 или лично прийти в редакцию газеты “Грани” по адресу: ул. Советская, 14а.
