Наш собеседник Александр Костин, сын одних из самых титулованных спортсменов Чувашии, рассказывает о себе и своей семье.
— Родился в Чебоксарах в 1972 году в семье известной спортсменки и в то время уже чемпионки мира по парашютному спорту Маи Петровны Костиной (имя мамы в паспорте записано именно так. Можно считать его оригинальным в отличие от Майи, а можно ошибкой паспортистки. Но вот уж точно, что написано пером, не вырубишь топором). До 1980 года жили в Чебоксарах, здесь я пошел в первый класс школы № 39.
Своей спортивной карьерой мама активно занималась до 1982 года. Все ее регалии и звания трудно перечислить: пятикратная чемпионка мира, Европы и СССР, абсолютная чемпионка Европы (1975) и Спартакиады народов СССР (1967, 1971), обладательница 38 мировых рекордов, совершившая около 7000 прыжков с парашютом.
— Мая Петровна ведь начинала заниматься в Чебоксарском аэроклубе?
— Мама родом из Канашского района. Она окончила в Саранске летную школу инструкторов, получила профессию летчика-парашютиста-инструктора и освоила самолеты Як-12, Як-18 и Ан-2.
Год отработала в Казанском аэроклубе, который в то время был гораздо слабее чебоксарского. Потом в начале 60-х годов продолжила занятия в Чебоксарском аэроклубе, где у нее быстро начали расти результаты. После первых же соревнований вошла в сборную СССР и состояла в ней до 1982 года.
В то время инструкторы работали с полной нагрузкой. Шла плановая подготовка парашютистов для многих родов войск, это все виды десантных подразделений, спецназа, авиации. Тогда в ВДВ и авиацию принимали парней, имеющих по три обязательных прыжка.
В 1982 году родился брат Олег, и мама перешла на тренерскую работу в Приволжский военный округ, тренировала команду ВВС по парашютному спорту. Сегодня она активно работает в спорткомитете Чебоксар, занимается своим бизнесом, строительством дома, приусадебным участком.
— У вас не менее знаменитый отец.
— Родной отец умер. Анатолий Анатольевич Осипов воспитывал меня с раннего детства. Судьба их свела в рядах парашютной сборной СССР.
В 1980 году мы переехали в Сызрань, где он был начальником парашютно-десантной службы Сызранского авиационного училища.
В 1964-м стал мастером спорта. Трижды становился абсолютным чемпионом СССР, победителем чемпионатов мира, СССР и Вооруженных сил. Установил более 60 рекордов мира и СССР.
Первым на планете совершил 7000, 8000, 9000, 11000 и 14000 прыжков с парашютом. Провел в воздухе около 6000 часов, из них 1000 — под куполом, около 100 — в свободном падении. На сегодняшний день имеет в своем активе более 15300 прыжков, занесен в Книгу рекордов Гиннесса.
— Родительские медали, наверное, занимают не одну стену в доме или лежат в неподъемных мешках?
— На самом деле награды никак не соберемся развесить, и они лежат в двух чемоданах весом килограммов по 25 каждый.
— Расскажите о себе.
— После школы поступил в Сызранское авиационное училище. Причем никакого давления и даже подсказок со стороны родителей не было.
Просто я с пятилетнего возраста ездил с ними на все соревнования, помогал складывать парашюты. При этом поначалу меня сажали в качестве груза на запасной парашют, потом научился разбирать стропы, ну и затем укладывать купол. Летал в кабине с летчиками, наблюдал процесс десантирования.
Что касается выбора профессии, то на него скорее повлияла жизнь в закрытом военном городке, где разговоры велись только об авиации, вертолетах, парашютах.
Поступал в 1989 году, выдержав конкурс пять человек на место. Набрали около 270 курсантов, выпустили 200. Большой отсев на первом курсе.
После выпуска поставил цель достичь уровня первого класса — самого высокого для строевого летчика. Приглашали в академию, появлялась мысль пойти в испытатели, но я отбросил генеральские амбиции и, отслужив 18 лет, уволился из армии. Летная практика дает выслугу год за два, а служба в горячих точках — месяц за три, поэтому стаж у меня большой.
— Говорят, в свободном падении ощущаешь восторг.
— Чувство полета возникает при затяжном прыжке. А прыгая с 900 метров, когда под раскрытым куполом проводишь чуть более минуты в полной тишине, не имея под ногами привычной опоры, испытываешь ощущение, что куда-то проваливаешься, и это чувство еще долго не проходит. Человек находится в стрессовом состоянии, и его организм получает хороший адреналин, положительные эмоции.
Первый прыжок я совершил в седьмом классе, в 13 лет. Занимался многими видами спорта и был физически хорошо развит. Родители решили, что я к прыжку готов. Правда, сами выпускающими со мной не полетели, из вертолета меня “проводил” друг отца. Прошло все хорошо. А вот на втором прыжке почему-то колени задрожали.
Страх остается всегда, но становится своеобразным защитным средством, его надо преодолевать.
— Когда и почему перестали прыгать с парашютом?
— Всего у меня 600 прыжков. На втором году службы в строевой части, а попал я на Дальний Восток, закончил заниматься парашютизмом, и вот почему.
Стремление браться сразу за несколько дел, присущее мне, видно, от мамы. Кроме службы в строевой части я еще дежурил в местной поисково-спасательной службе, которая высаживала первую группу спасения на парашютах.
Тогда с парашютной техникой было сложно. Начался развал системы ДОСААФ, и нам разрешили по описи забрать в Уссурийском аэроклубе то, что может пригодиться в спасательной работе. На складах мы обнаружили парашюты системы ПО-9 серии 3, это парашют-крыло, конструкция этой серии признана не очень надежной. Их забрали, вернулись на базу, а с утра прыжки.
Первым десантируюсь я. Парашюты оказались сырые. При раскрытии купола у меня оторвался весь первый ряд строп. Я понял, что произошел отказ системы, отстегнул основной парашют и раскрыл запасной. Немного не уследил за высотой, и купол вместо пятисот раскрылся в 300 метрах над землей.
Это все видело начальство снизу. За правильные действия меня особо не ругали, но командир эскадрильи предложил выбрать: либо я летчик, либо парашютист. И я отказался от парашюта ради качественной летной подготовки.
— На каких вертолетах летали?
— Ми-24 и Ми-8. Сначала служил летчиком-оператором, отвечал за вооружение, прокладку курса, выход на цель. Он же заменяет основного пилота в случае выхода из строя командира.
— А на Ка-52?
— Я служил в знаменитом Ленинском полку в Приморском крае. Там неподалеку находится Арсеньевский вертолетный завод, где выпускают “Черную акулу” и “Аллигатор”, то есть Ка-50 и Ка-52. Нас еще в училище настраивали, что будем служить на новой технике.
Но период службы пришелся на преобразования в армии, если не сказать развал. Пережил две военные кампании в Чечне, сокращение численности, а на Арсеньевском заводе стали выпускать стиральные машины.
Я ушел из армии в 2007 году, а в 2008-м полк получил две “Акулы”. Сейчас он полностью оснащен вертолетами Камова.
— Вся служба прошла на Дальнем Востоке?
— Выезжал в командировки, а база была на одном месте. Принимал участие в обеих чеченских кампаниях. Там полеты были интенсивными. За три месяца командировки провели в воздухе 200 часов, а в строевой части за год часов 50-70. Из Ханкалы мы вылетали ежедневно и находились в воздухе по 3-6 часов. Сопровождали бронепоезда, колонны техники, транспортные вертолеты, поддерживали боевые операции.
Транспортники Ми-8 всегда прикрывали два боевых Ми-24 от нападения с земли. Ми-24 надежный вертолет, не боится никаких погодных аномалий, разве что неуклюж в разряженном горном воздухе. Ведь у него лопасти короче, чем у Ми-8, на три метра. Американские ударные вертолеты более легкие и по пилотажу, может быть, маневреннее, но по огневой мощи наши сильнее.
— После увольнения чем занялись?
— Вернувшись в родной город, руководил Чебоксарским аэроклубом. Состояние материальной базы стало для меня шоком. Не знал, что все так плачевно. Я был знаком с ДОСААФ по прежним представлениям. Государственная организация была оставлена на самосуществование без финансирования, кадров, материального обеспечения и даже без заказа со стороны Вооруженных сил.
С другом, заместителем начальника округа по парашютно-десантной подготовке, мы пришли с серьезными намерениями, сумели ввести в строй несколько самолетов. Должен признаться, что многие работы финансировали за свой счет. Услышав это, некоторые пальцем у виска крутят, говоря, либо вы дураки, либо обманщики. Привлекать средства спонсоров бесполезно, ведь вложенные деньги прибыль не принесут. Техника давно превысила эксплуатационные нормативы. Так с 2008 года бились за выживание аэроклуба пять лет.
— Что дальше?
— Решил заняться подготовкой пилотов на коммерческой основе. Ведь сама тематика привлечения молодежи в небо мне очень близка. Главное здесь не растерять кадры. Железки купим, а кто учить пилотов станет, опять из-за границы приглашать?
— Вы развернули подготовку приват-пилотов в Чувашии?
— Мы идем к цели — основать в столице Чувашии школу пилотов полного цикла. Сегодня на 90 процентов обучаем их в Чебоксарах, приглашая преподавателей, и лишь на тренажерную подготовку и освоение некоторых дисциплин курсанты ездят в Екатеринбург сроком на 10 дней.
Мы не форсируем переход на полную самостоятельность и открытие учебного центра, поскольку российское законодательство по использованию воздушного пространства еще до конца не проработано.
— Не боитесь, что спроса на ваши услуги не будет?
— Спрос спрогнозировать невозможно, но есть твердая уверенность, что частная авиация будет развиваться. Яхты дорогие у нас ходят по Волге, а самолеты, которые дешевле, не купят?
— Сколько у вас курсантов и появился ли в Чебоксарах хоть один частный самолет?
— Один наш курсант, завершивший обучение, приобрел самолет, машина сейчас проходит регистрацию в таможне. Имеется вертолет у компании “Старко”. Курсантов уже с десяток набирается. Лицензию пилота получили три человека, до конца года ее обладателями станут еще трое.
— Какие у вас награды?
— За выполнение боевых заданий во время второй чеченской войны награжден медалью Нестерова, остальные — за службу в ВВС России.
— Семья?
— С женой познакомились на Дальнем Востоке. Она медик по образованию, сейчас осваивает бухгалтерию, помогает мне во всем.
— Увлечения?
— Люблю игровые виды спорта, особенно футбол, хоккей, а также лыжи, велосипед. Есть дача за Волгой, но она заброшена. Выбрались туда однажды в начале лета. А потом полеты и постоянная занятость. Вижу участок только сверху, пролетая над ним.
