Богат детьми, внуками и правнуками

Бывший заместитель председателя исполнительного комитета Новочебоксарского городского Совета народных депутатов Виталий Сергеев. © Фото Валерия Бакланова

Богат детьми, внуками и правнуками

Богат детьми, внуками и правнуками

Богат детьми, внуками и правнуками

Богат детьми, внуками и правнуками

Богат детьми, внуками и правнуками

Богат детьми, внуками и правнуками

Виталий Петрович принес в редакцию фотографии, с их рассматривания и началась наша беседа. Кадры уникальные (см. на сайте “Граней” www.grani21.ru), сделаны в 70-х годах прошлого века во время визита в Новочебоксарск Андрияна Николаева.
“Почти каждый год в наш город космонавт приезжал, — пояснял собеседник. — Ведь был депутатом Верховного Совета РСФСР от Чувашской АССР, отчитывался, смотрел, как у нас идут дела. Меня он уже узнавал. “О, — восклицал, — заместитель!” Удивительно простой был человек, душевный, со всеми поздоровается, поговорит. Генерал, казалось, не может таким быть”.
На некоторых фотографиях узнаваем первый председатель горисполкома, говоря современным языком — мэр, совсем молодой еще Григорий Осипович Бабакин. А его заместителя, занимавшего эту должность в 1969-1979 годах, можно отличить по обаятельнейшей улыбке. Около сорока лет с тех пор прошло, Виталий Петрович Сергеев изменился, но улыбка все та же.
И последнее фото — на твердой основе — явно сделано до революции. На ней дед Сергеева со стороны отца Сергей Федорович Атаманов. Офицерские фуражка, китель. Кем он был, где служил, сейчас уже не у кого спросить. “А ведь можно было в свое время все узнать, — раскаивается Виталий Петрович, — но пока молод, об этом не думаешь. Известно только, что умер дед от тифа во время голода в Поволжье в 1921 году”.

— А вы родились в 1930-м. Поделитесь воспоминаниями детства.
— В нашем селе Тарханы райцентр был в то время. Хорошо жили до войны. Тем более что отец бухгалтером работал. Я лаптей не знал, в ботиночках ходил, в пиджаке. В школу пошел в 1938 году. Тогда, кстати, была шестидневка. Когда рассказываю, даже не верят, что неделя была из шести дней. Пять дней работали, учились, а шестой отдыхали. Мы, школьники, отдыхали в четверг. Да-да, воскресений не было в календаре, их ввели только в 1940 году, перед войной.
В школе было очень интересно. Я так хотел пионером стать! В сельском магазине всегда были хлеб, рыба, кондитерских изделий достаточно, помню длиннющие, как карандаши, конфеты. А вот с промышленными товарами неважно обстояло дело. Привезли однажды калоши — по списку давали, ситец — по списку. Тем, кто хорошо работал, в первую очередь.
В памяти сохранилось, как церковь закрыли, как колокола с церкви сбрасывали. Из наших сельчан никто не пошел святое место разорять, приезжих наняли, они же колокола разбивали на металлолом. Перед глазами мужчина, в руках большущая кувалда, и бьет. Мне всего семь лет было, но память эту картину сохранила.
— Про репрессии 30-х что-то можете рассказать?
— Моего деда со стороны матери в 37-м забрали. Из-за неуплаты налога. Тогда так называемый твердый налог был. В колхоз не вступаешь, заплати налог, а он — сверх всякой меры, назначался не в Москве, не в Чебоксарах, а в сельсовете. Соберется актив: “Вот он в колхоз не вступил, давай наложим такой-то налог — пусть платит”.
Дед считался середняком, большая семья жила в пятистенном доме, баня была, надворные постройки очень хорошие. Он мастер на все руки: столяр, плотник, печник, садовод, пчеловод, мельник. Собственными руками мельницу по­строил, потом добровольно отдал ее в колхоз, как и коня. А налог заплатить не сумел, не с чего было — земельные наделы у всех единоличников поотбирали.
В общем, в 37-м его осудили, отправили в Алатырь. И пропал, с концами. После ареста деда и дом забрали, и корову, и еще кое-что из вещей в счет уплаты налога. Конюшню переделали в маленький домик — семья там осталась жить. А пятистенный дом передали школе, там сделали квартиру для учителей. Сейчас в доме деда, Ивана Афанасьевича Кокеля, открыт музей его брата-художника Алексея Афанасьевича Кокеля.
Репрессировали и младшего брата деда — Григория Афанасьевича, он был архиереем. Того расстреляли. Жили в то время под страхом. Помню, к нам пришел с бутылочкой нежданный гость — священник. Так они с отцом разговаривали, сидя на полу, чтобы из окна не видно было. Боялись, что кто-то увидит — настучит...
— Потом началась война.
— Мне было 11 лет. Мы, дети, отправились на базар за восемь километров. День стоял прекрасный, солнечный, теплый. Когда вернулись, нас ошарашили: война! Все село собралось в клубе. Люди выходили к трибуне. Запомнилось одно выступление. Участник финской войны Чернов, здоровенный красивый мужчина, вышел и говорит: “Запишите меня добровольцем, я хочу сражаться с фашистами!” Его записали, он ушел воевать и, к сожалению, погиб.
Патриотизм был высокий. Хоть и чувашская деревня, но пели русские песни “Если завтра война”, “Три танкиста”. Мы, дети, не понимали слов, но внимательно слушали. Комсомольская организация в селе была большая, почти все добровольцами пошли на фронт. А вот когда немец к Москве подошел, тогда настроение изменилось. “Ура-ура!” уже не кричали, провожая на фронт, горевали. Потому что первые похоронки пришли.
В начале октября нас, учеников (я в четвертом классе учился), отправили на картофельное поле рядом со школой. Когда собирали картош­ку, прямо в поле жене Самарина, которого забрали сразу же в начале войны, принесли похоронку... (Виталий Петрович замолчал, через минуту, подавив нахлынувшие чувства, продолжил.) Она упала, рыдать начала, а мы собрались и смотрим. Угнета-а-ющая была картина... Когда учился в пятом классе, у Базунова отца убили, в школу пришли и сказали: “Ваня, у тебя отец погиб”. Мальчик заплакал, ушел, и на этом его учеба кончилась. Таких очень много было.
— Из вашей семьи кто-то воевал?
— Отца забрали в начале 42-го года. Служил под Сталинградом. Оттуда ни одного письма не получили. А весной 43-го вдруг пришло сообщение из Горького, что он лежит с ранением в лазарете. Рассказывал потом — его подобрали на поле боя. После девяти месяцев лечения отца списали с военной службы. Когда он вернулся, полегче стало. Но все равно в войну было очень трудно.
Когда отец уходил на фронт, оставалось нас четверо детей, бабушка-инвалид, мать. И начиная с 1942 года по 1945-й я работал. Во время войны учиться мы начинали с 1 октября и в мае уже практически не занимались. Все лето то прополка, то рыхление с мотыгой, то жатва, то сенокос, то сбор урожая. Например, собирали кок-сагыз для резиновой промышленности. В 14 лет мне доверили лошадь: боронил, молотил и даже пахал.
— День Победы помните?
— Я оканчивал седьмой класс. Вышел к доске, нарисовал танк с пятиконечной звездой, из орудия вырывается пламя, снаряд летит, внизу написал “Победа”. И тут же команда — на улицу! Построились в колонны, взяли флаги, знамена, какие были в школе, и по­шли к центру села. А там уже полно народу. Дети кричат, взрослые плачут. Радость — невероятная!
Надеялись, жить легче станет. Но 46-й выдался засушливым. Неурожай, голод. К тому же ввели налоги: имеешь корову — сдавай молоко, кур — яйца, овец — шерсть и мясо. С огорода и сада налог брали деньгами. На краю деревни у школы жила бедная семья. Отец погиб на войне, трое или четверо детей остались. Пришли налоговые инспектора вдвоем и прямо на наших глазах стали овцу уводить со двора. Одна наша учительница, боевая такая, увидела, побежала туда: “Что вы делаете? У них же отец погиб на фронте! Не дадим семью в обиду!” И не дали.
— Кто вы по профессии?
— Учитель. В 1950 году окончил двухгодичный Чувашский учительский институт. Позже заочно получил высшее образование. Преподавал историю и обществоведение. В 21 год стал директором школы в деревне Люля в Батыревском районе. В целом из 45 лет трудового стажа 31 прошел на педагогическом поприще: 8 лет — учителем, 4 года — завучем и 19 — директором школ.
Но если сейчас выбор делать, то в строители бы пошел. Мне с детства нравилось что-нибудь мастерить. Увлекаюсь садоводством. У меня в саду растут пять яблонь, которые я вырастил от семени до дерева. И еще чтение доставляет огромное удовольствие.
— Что значит для вас Новочебоксарск?
— Город стал родным. Здесь моя семья, дети, внуки, правнуки. Сюда приехал один 2 января 1965 года, мне было 35 лет. Теперь наша семья насчитывает 13 человек. У меня две дочери, три внука и три пра­внука. Старшая дочь работает в химтехникуме заместителем директора по воспитательной работе — Светлана Шпилев­ская, а младшая Ирина Паутова — старший прапорщик воинской части в городе Сарове.
— Какие события в период вашей работы в гор­исполкоме отметили бы?
— Шло бурное строительство. За последние 20 лет не построено ни одной школы, ни одного детского сада. А тогда школы сдавали ежегодно. По 70-80 тыс. кв. метров жилья вводили в строй. И это только жилой, полезной площади, коридоры, кухни, ванные не считались. Прибавить их, фактически вышло бы за 100 тыс. кв. метров. Запомнилось, как участ­вовал во вручении ордеров и ключей жителям дома, в котором миллионный квадратный метр сдавали.
— А ваша оценка сегодняшней стране?
— Для меня и для многих, знаю, страшной катастрофой стал распад Советского Союза. В настоящее время многое нравится и многое не нравится. Хорошо, что не стало очередей, можно многое купить, допустим, строительные материалы. При советской власти и цемент был в дефиците. По душе возможность свободно высказываться, критиковать. Я же сталинский период пережил, помню, попробуй тогда что-нибудь критическое сказать. Восхищает бурное развитие техники. Вот мобильный телефон, такой малюсенький прибор, а звонишь товарищу, и тот, где бы ни находился, берет трубку и говорит — это непостижимо моему уму. Ноутбуки, современные машины — чудо, человечество так резко продвинулось вперед за последние 20 лет — диву даюсь.
Но очень многое и не нравится сейчас. Прежде всего, что страной правят, мне кажется, олигархи. Нельзя народное богатство — газ, нефть, крупную промышленность — отдавать им, это должно принадлежать народу, а не отдельным личностям. Если бы они начинали с нуля и годами наращивали свой капитал — я бы ничего не сказал, но у них в руках народное достояние.
Страшная пропасть образовалась между богатыми и бедными, между провинцией и столицами — Москвой и Санкт-Петербургом. Разве это нормально, когда моя внучка, преподаватель химтехникума, имеет ставку около 5 тысяч рублей, а москвич за такую же работу получает в несколько раз больше?
Особенно возмущает рост цен на лекарства. В октябре 2010 года глазные капли “Тауфон” я покупал за 24 рубля, в декабре 2011-го цена подскочила до 94 рублей. Почему фармацевтическая промышленность отдана на откуп олигархам? И таких примеров сотни, тысячи.
— Вы прожили долгую жизнь...
— 82 года будет нынче. С супругой Еленой Филипповной в прошлом году отметили 60-летний юбилей — бриллиантовую свадьбу. Я очень доволен, что у меня жизнь прошла не просто так. Потому что оставляю хорошее потом­ство, ни один из них не попадал ни в какую дурную компанию, все с образованием. Я богат своими детьми, внуками и пра­внуками.