“Трус!” И все дела...

Здравствуйте, деточки! Это снова я, Пелагея Груздева. И вновь не могу молчать после того, что увидела.

На днях гуляю в роще, красавице нашей, и радуюсь. Птичкам семечек насыпала, на лошадок маленьких полюбовалась, пони, что ли, называются? А рядом дет­ский городок — ребятишки бегают, на качелях катаются. Смотрю, папаша молодой с сынком гуляет, мальчонка лет трех-четырех, никак не больше. Только я порадовалась: очень приятно видеть, когда отцы с ребятишками возятся, как пришлось огорчиться. Папа сурово стыдит малыша, прямо как взрослого, безо всяких там сю-сю. Трус ты, мол, и все дела! И сегодня ты струсил с горки съехать, и вчера. Трус! И такая у него убежденность в голосе!
Мальчишка ему робко так лепечет, что, дескать, высоко там, на горке. Но папа оправдания отверг и только пуще стыдить начинает: девочка меньше тебя, и то съехала, а ты — трус! И самое страшное, ведь верит ему ребенок, верит!
Горько, стыдно, сердечко маленькое сжимается, я — трус, ведь папа так говорит. И по жизни он дальше пойдет трусом. И какое-то важное решение, которое необходимо, струсит принять. За слабого заступиться не посмеет, от компании плохой подростковой не отобьется, потому что в глубине души всегда про себя знать будет: трус я, хоть и скрываю это.
А ты, папа смелый, ничего не боишься? Уколы тебя не пугают и зубы лечить с железным спокойствием идешь? А если собака незнакомая зарычит, да вокруг никого? Только себе легко все прощать. А может, и тебе в детстве самоуважение не привили? Силу и уверенность мужскую в тебе убили?
Должен бы ты, папа, сказать вот что: “Сынок, ты у меня самый смелый, мы же мужчины с тобой. Давай сначала вот с этой маленькой горки скатись, а я за руку тебя подержу. Вот молодец,  смог! Храбрый, весь в меня”. Вот тогда твой мальчик настоящим мужиком вырастет!