Моряк вразвалочку сошел на космодром

Ветеран космодрома Байконур полковник в отставке Евгений Южалин. © Фото Анастасии Григорьевой

Родом Евгений Южалин из небольшого городка Ардатов в Мордовии. Его детство пришлось на военное время. В школьные годы увлеченно занимался сочинительством, ходил в литературный кружок, писал заметки, рассказы, стихи, печатался в местной районной газете. В пятом классе даже стал лауреатом всесоюзного конкурса популярной в то время газеты “Пионерская правда”. Его сочинение о природе родного края заняло третье место. Учителя, руководитель литкружка известный в республике писатель-фронтовик И.Антонов прочили Евгению большое будущее в творчестве.
Хорошо мальчику давались не только гуманитарные, но и точные науки — математика, химия, физика. “Школу окончил, правда, без медали, одной пятерки не хватило, но с похвальной грамотой”, — вспоминает наш собеседник, с которым мы познакомились недавно на дне памяти дважды Героя Советского Союза, летчика-космонавта СССР, генерал-майора авиации Андрияна Григорьевича Николаева в музее космонавтики в селе Шоршелы. Однако литература и журналистика не стали делом жизни Евгения Южалина. Картины Айвазовского, романы Пикуля пробудили в нем страсть к морю, хотя ни разу его не видел.

— Случай как-то свел меня с настоящим моряком — курсантом военно-морского училища, приехавшим на каникулы. Я подошел к нему на улице и начал расспрашивать. Так узнал о Бакинском выс­шем военно-морском училище. Получив аттестат зрелости, я отправился на Каспий без направления из военкомата, на свой страх и риск.
До Баку добирался на поезде пять суток. Поступить оказалось непросто, для выпускников школ в училище было ограниченное количество мест. В основном набирали матросов, старшин, прошедших срочную службу в армии, понюхавших уже пороху морских волков. Нам же, школьникам, надо было сдавать экзамены только на пять, чтобы пройти конкурс. Я получил по всем вступительным предметам оценку “отлично”, набрал 25 баллов.
В Баку провел лучшие годы своей жизни, учился с огромным удовольствием. Летнюю практику проходил на Черноморском флоте: плавали на боевых кораблях — эсминцах, крейсерах, сторожевых, тральщиках. Из нас готовили штурманов.
Памятным событием стало участие в мае 1959 года в военном параде на Красной площади в Москве. Нас, курсантов четвертого курса, три с половиной месяца не отпускали с плаца, на своем опыте знаю, чего стоит та красивая выправка солдат, матросов и офицеров, когда они строем идут на параде.
— Однако морским офицером вам, Евгений Николаевич, так и не довелось послужить, побороздить моря и океаны.
— К сожалению или нет, судьба и время распорядились по-другому.
Мы сдали государственные экзамены, я выбрал Тихоокеанский флот. Получил предписание, готовился отбыть на место дальнейшей службы, как приходит распоряжение из Минобороны, что такие-то выпускники военного училища должны срочно прибыть в Москву в Главное управление кадров. Нам ничего не объяснили, сказали, приедете, там все узнаете. А в армии приказы не обсуждаются.
В Москве полковник-кадровик три дня нас не отпускал. Мы просимся на флот, а он говорит, вы тут нужны. Потом не выдержал, сказал просто: “Ребята, хватит валять дурака, за вас уже все решили. Все переходите в распоряжение Центрального научно-исследовательского института космических войск”.
На год усадили нас за парты на специальные курсы, на которых изучали аэродинамику, баллистику, вычислительную математику, программирование, устройство вычислительных машин. Лекции читали выдающиеся ученые, светила науки. Приезжали Келдыш, главком ракетных войск Неделин.
— И сколько было офицеров на курсе?
— Отобрали из военных училищ, академий, военных институтов страны сто самых лучших молодых офицеров.
— Вы уже понимали, для чего вас готовят?
— Хотя все это проходило под грифом “строго секретно”, конечно, догадывались. 1959 год. Уже началась подготовка к полету человека в космос, создан отряд космонавтов, готова ракета Р-7 Королева.
По окончании курсов снова экзамены, и я получил назначение на космодром Байконур. Тогда, в 59-м, он назывался Москва-400, Ташкент-90.
Отпуск провел дома, взял билет на поезд Москва — Ташкент и отправился по предписанию в степной край в морской форме.
Первое впечатление было далеким от всякой романтики — верблюды, ишаки, не очень чисто, пыль. Еду и думаю про себя: “Наверное, я здесь больше полугода не протяну”. А прослужил 31 год!
— Про вас можно сказать: моряк вразвалочку сошел на космодром.
— Дело-то новое, совершенно фантастическое — полет человека в космос! Работа захватила всецело.
По прибытии вновь отбор, экзамены, оставили служить шесть человек. Меня назначили в отдел программирования в должности младшего научного сотрудника по запуску баллистических и космических ракет.
В то время запускались испытательные ракеты “Восток” с собаками, имена которых потом узнала вся страна: Стрелка, Чернушка, Звездочка, Белка, а также с манекенами — “Иванами Ивановичами”. Состоялось пять запусков с ними, трое не вернулись, а двое успешно слетали и приземлились.
Как сейчас помню 25 марта 1961 года. На космодром прибывает группа молодых офицеров в летной форме: Гагарин, Титов, Николаев, Попович, Быковский... Никого из них мы не знали, жили они на отдельной территории, на берегу Сырдарьи.
Начались полеты по отработке возвращения спускаемого аппарата на землю с орбиты. Было ясно, что очень скоро произойдет первый полет человека в космос. 8 апреля состоялась государственная комиссия, на которой Юрий Гагарин назначается пилотом “Востока”, а Герман Титов его дублером.
Мы получили задание на подготовку расчетов полета. Вычислительные машины тогда занимали огромные площади, они были ламповые, возникали сбои, все расчеты перепроверяли по нескольку раз. Накануне старта никто не спал, волновались, как все пройдет.
И вот утро 12 апреля. Погода ясная, теплая. За 15 минут до старта, несмотря на сверхсекретность операции, население Байконура стоит на крышах домов, деревьях. Взгляды всех устремлены к месту, откуда должна подняться ракета.
В 9.07 по московскому времени, 11.07 по местному, над степью раздается оглушительный рев двигателей ракеты. На горизонте показывается обтекатель, ракета медленно, словно нехотя, начинает подъем, на мгновение даже, кажется, застывает на месте и потом, ускоряясь, уходит ввысь. Завораживающее зрелище.
Потом у меня была тысяча запусков, а вот этот, с первым человеком, остался в памяти на всю жизнь. 108 минут перевернули мир, положили начало техниче­ской революции. Весь полет получился в целом удачным.
Через четыре месяца состоялся суточный полет Титова, дублером был Николаев. Сложный получился запуск для космонавта: у него возникли проблемы с вестибулярным аппаратом.
Николаев первым встретил Титова после приземления, и тот ему сказал, что нужно больше тренироваться на центрифуге, готовить организм к перегрузкам. После стоял даже вопрос о приостановке пилотируемых полетов, но Королев настоял на их продолжении.
11 августа 1962 года на околоземную орбиту отправился Николаев, а через сутки Попович. Настолько точно был рассчитан запуск, что Попович вышел на расстояние 4-5 км от ракеты Николаева на прямой видимости.
Попович в восторге в эфир не по уставу прокричал: “Андриян, я тебя вижу!” Николаев ему сдержанно ответил: “Я не Андриян, я “Сокол” (позывной Николаева). Попович продолжал: “Брось, кто нас тут услышит?” Поповичу сходили с рук такие вольности и в космосе, и в жизни. Хороший, компаней­ский был человек.
Николаев и Попович сняли вопрос о возможности длительных полетов в космос на том этапе до десяти суток.
— Почему важны эти десять суток?
— Тогда еще не имелась методика, чтобы в случае, если тормозная система не сработает, можно было снять космонавта с орбиты. Все расчеты делались на десять суток, по истечении которых ракета самостоятельно начинает торможение и сходит с орбиты.
В 1970 году Николаев установил мировой рекорд по длительности полета вместе с Севастьяновым, пробыв на орбите 18 суток. Позже осуществили эксперимент со стыковкой “Союза” с “Аполлоном”, который в случае нештатных ситуаций позволял спасти экипаж.
— Евгений Николаевич, вы без отрыва от службы успели окончить мехмат Казанского университета. Для чего?
— Как-то Сергей Павлович Королев в разговоре с молодыми сотрудниками заметил, что он с нами сможет разговаривать на одном понятном языке, если мы получим стопроцентное математиче­ское образование.
В очередной отпуск поехал в Казань и поступил на второй курс мехмата. Но моя учеба имела и практическое применение. Ученые университета по просьбе космодрома помогали в решении математических расчетов, разрабатывали методики. Я тут выступал посредником.
— Как складывалась служебная карьера?
— Постепенно: младший, затем старший научный сотрудник, начальник испытательной лаборатории по обеспечению баллистиче­ских ракет. Три года служил на Камчатке, с повышением в должности и звании вернулся на Байконур.
Последний мой запуск — японский космонавт в 1990 году. Выйдя в отставку, остановил свой выбор места жительства на Чебоксарах.
Конечно, свою роль сыграла и дружба с Андрияном Николаевым, многие коллеги по Байконуру переехали сюда, объединяет нас музей космонавтики в Шоршелах.
— О море, о несостоявшихся дальних походах не сожалеете?
— Море остается первой любовью, но космос же вообще безграничен и он таит много неизвест­ного. Мне в жизни повезло, что молодым довелось участвовать в развитии космонавтики, внести свой вклад. А главное — люди, с которыми служил, работал, дружил 31 год.
На Байконуре встретил будущую супругу. Она работала строителем. К сожалению, ее уже нет в живых. Мы воспитали сына, есть внук. Учу его математике, физике, рассказываю о космосе.