Валерий Петровский: Я пошел иным путем

Фото из архива Валерия Петровского

Писатель Валерий Петровский родился в 1957 году в деревне Новое Шокино Моргаушского района. О чем пишет, где печатается, по каким правилам живет — об этом в нашем интервью. С ним я встретилась в Чуваш­ской национальной библиотеке.

— Валерий Владимирович, большинство ваших рассказов опубликованы в зарубежных изданиях. О чем они? Как вы проникли на такой жесткий литературный рынок?
— Мои рассказы очень короткие — это кусочки жизни, яркие моменты человеческих отношений, как осколки разбитого зеркала. Мой сын старается второй раз это не читать — “как будто сам написал”. Он предпочитает россий­ское фэнтези. Вообще странно, что у нас фэнтези и мейнстрим в литературе идут в одном русле. Видимо, время такое.
На американский рынок я попал как бы по наитию: не мог даже предположить, что формат моих работ так близок к западному. Я пишу от первого лица, отталкиваюсь от каких-то биографических данных, пишу очень сжато — все это давно привилось в Америке. Впрочем, жанр флэш фикшн сравнительно новый, первый такой сборник, оказывается, вышел в США в 1996 году.
Конкуренция очень серьезная. Американцы любят статистику: в 2012 году, чтобы рассказ опубликовали, требовалось в среднем обратиться в свыше 20 изданий. При этом литературный рынок достаточно большой — живых, не просто зарегистрированных, как я знаю, более трех с половиной тысяч журналов. Искать их втемную не приходится, есть сайты с базами данных, литературные порталы.
Да, бывало так, что рассказ появлялся в журнале уже на следующий день. А есть такое издание, где моя работа ждет своей очереди уже больше года. Англоязычный литературный мир, он, с одной стороны, как бы един — на одном языке в глобальном Интернете, а с другой стороны, Канада или Ав­стралия держат свой копирайт.
И культура везде разная: в Канаде у меня вышли рассказы, которые в США ни за что бы не издали, а в Австралии подобные истории пришлись по душе.
Но ближе всех к нам по духу, вероятно, Индия — там с интересом напечатали мои истории мело­драматические, а стихи — ностальгические. Международный литературный рынок вполне открытый — просто надо сделать такой продукт, который может заинтересовать.
— Так вы писатель чуваш­ский, российский или интернациональный?
— Чувашский писатель — именно так везде меня представляют за рубежом. Так повелось с самой первой публикации в начале 2011‑го. С тех пор вышло порядка сотни рассказов по всему миру, и везде в авторской биографии я указываю, что из Чувашии, учился  в пединституте, живу в деревне. А что могу еще сказать: здесь прошли детство, отрочество, юность.
Был, конечно, период до прорыва на Запад, когда жизнь как будто замерла, застопорилась, чувствовал себя зажатым, как в железной бочке. Хорошо, что родные меня поняли и поддержали — брат, сестра, сын и, как всегда, мать. Жаль, что отец не дождался выхода моей первой книги.
Это было время напряженного ожидания, такое внутреннее напряжение, которое не находит выхода. Помните “Сказку о царе Салтане”, где ребенка законопатили с матерью в бочку, а потом бочку волны выкинули на остров Буян? Кстати, ту книжку Пушкина я до сих пор представляю — яркую, с картинками, буквы с вензелями. Впрочем, мы тоже с художником Александром Насекиным выдали такую изящную книгу-альбом.
— Считаете, что в родной республике вас знают хорошо?
— Вряд ли. Известность приходит не из книжек, а из телевизора. В 2005-2006 годах в еженедельнике “Ведомости” было опубликовано полсотни моих коротких новелл, тогда наши читатели могли их заметить. В 2009-2010-м на Чувашском радио часто в записи звучали рассказы из аудиокниги. Позже мои подборки печатали в литературно-публицистическом журнале “КИЛ”. В мартовском номере должны появиться две поэмы на русском.
— Каким были в детстве, юности, какие надежды подавали? О чем мечтали?
— Белым и пушистым никогда не был. Есть такое чувашское слово “усал”, это про меня: не прощал обид, не терпел фальши. А отец прививал мужские черты — решительность, упорство, целеустремленность, способность дер­жать удар и снова бить, “если в первый раз не попал по мячу”… На футболе он держал пари на меня. И я, пацан, забивал!
Был очень самостоятельным — сам принимал решения: в шестом классе с командой уехал играть в футбол в другой город, вырезав свое фото из семейного альбома — для медсправки. Наша команда два раза была чемпионом района по “Кожаному мячу”. У меня есть даже рассказец про эту игру, называется “74-75”, про одноклассников, которых уже нет.
После десятого класса хотел стать дипломатом и решил по­ступать в Киевский госуниверситет, на факультет “Международные отношения”. Приехал в выходные, никого нет, меня устроили в общежитие, где жили зарубежные студенты. На этаже были холодильник, душевые, цветной телевизор — очень понравилось. Думал, везде так. А в понедельник состоялось собеседование по английскому, я понял, что нет, не пройду — забрал документы и уехал. Поступил на иняз в ЧГПИ.
— В одном из интервью сказали, что для вас правило жизни — жить не по правилам. Что это значит?  
— Относится это в первую очередь к творчеству. Если бы жил по правилам, то сначала должен был печататься в районной газете, затем в республиканских журналах, потом своей очереди ждать в московских изданиях.
Я пошел иным путем: набрался духу и переводы своих же произведений отправил в зарубежные издания. Дело в том, что переводы там никого не интересуют, я выступал как оригинальный автор на английском.
— Не возникало желание покинуть страну?
— Никогда. А вот получить образование за рубежом — да. По идее, я постоянно стараюсь учиться. Вот, в 2011 году поступал в Литературный институт — одновременно на отделения “проза” и “художественный перевод”. Взяли только на “прозу”. Через месяц оставил это учебное заведение.
— Уехали жить в деревню.Уединились, чтобы творить?
— С 18 лет жил в Чебоксарах, очень люблю этот город. У меня есть емкое высказывание про город Че.
Сейчас мне удобнее на селе. В деревне и дороги хорошие, и газ есть, и маршрутки ходят. Главное, воздух чистый и вода другая. И тишина! Все, что надо для творче­ства, имеется.
— Обычно творческие люди говорят, что ничего делать не умеют, кроме как заниматься своим ремеслом. Когда живешь на селе, и топор в руки приходится брать.
— С детства хорошо владел топором, не только дрова рубить умею. Мой отец был плотником, я очень рано стал махать топором. Помню, в классе шестом тетка устроила меня в пионерлагерь в Подмосковье, а там я приболел, положили в лазарет. Лежать было скучно, а рядом — кухня. Я и вышел нарубить им дров — тетки-кухарки и санитарки в белом были в шоке.
— У вас есть такая фраза: “Дорога — это не сколько ты прошел, а что ты разглядел”. Что вам удалось разглядеть на той дороге? Вы удивлены, довольны или разочарованы увиденным?
— В дороге я смотрю на людей. Когда учился в Высшей комсомольской школе в Москве, как-то студент-индус спросил, какое у меня хобби. Тогда я задумался, потом ответил: люди.
Большая радость для меня ехать в маршрутке с земляками — из деревни в город или наоборот. Люблю сидеть лицом к людям и слушать, о чем они говорят, смотреть на них. Это мой народ, мои земляки, мои родные люди.  
Я доволен своей дорогой: она проходит по родной земле, а голос мой слышен даже за океаном.