Вкус слова

Марина Карягина:"Нам нужно искать и раскрывать загадки в своем языке"

Марина Карягина, пожалуй, одна из самых загадочных фигур в современной литературе Чувашии. И это при том, что человек она известный — с тех самых пор, как окончила Чувашский государственный университет им. И.Н.Ульянова в 1992 году, работает на телевидении. Автор телепередач “Шевле”, “Ирхи тепел” (“Утренняя гостиная”), телевизионных фильмов. Во всем, что бы она ни делала, чувствуется поэтическая нотка, иногда лиричная и мелодичная, иной раз резкая и точная. Так и от беседы с Мариной Карягиной всегда ждешь чего-то. Как правило, ожидание не напрасное.
Послушайте, как звучат названия ее книг — “Шепот волн”, “Чет-нечет”, “Квадратные сны”: “Чрево-шар”, “Неведомый город”, “Танец жизни”...
В конце марта она выступила еще и как автор драматического произведения: артисты Чувашского театра юного зрителя поставили на сцене спектакль “Серебряное войско”. И это хороший повод впервые в “Гранях” приоткрыть читателям удивительный мир поэта Марины Карягиной.
— Марина, как спектакль? Тебе самой понравился?
— По-разному его приняли. Много разговоров. Это хорошо. Равнодушие страшнее критики, страшнее всего. Мне понравился. Артисты сыграли очень хорошо. Им удалось донести до зрителя мои мысли, и я очень довольна этим.
— На телевидении каждый вторник выходишь в эфир с программой “Ирхи т‡пел”. В гостях у тебя самые разные люди. Удается ли раскрыть за полчаса прямого эфира душу человека?
— Если подходить к делу с любовью, то да. Любая живая душа чувствует любовь. Мне повезло, я никогда не работала по приказу. Темы для передач, гостей в студию выбирала всегда сама. Даже пол без любви моется нехотя.
— За нелюбимые дела совсем не берешься?
— Так много любимых, что для нелюбимых времени не остается. Жизнь коротка, двух жизней не дано. Много чем я бы занялась, но начать и бросить, не доведя дело до конца, не могу. Мне необходимо окунуться с головой в выбранную тему, до мельчайших подробностей изучить ее и сделать хорошо, вложив при этом всю душу, отдавшись полностью.
Я телевидение так люблю, что не могу бросить все и уйти. Ничто меня не пугает: низкая зарплата, ни постоянная занятость, потому что я отношусь к работе на телевидении как к служению искусству. В такое тяжелое время, когда денег нет, мы снимаем фильмы. Работа дает силу и вдохновение.
Первое и самое главное дело моей жизни, та причина, по которой пришла на этот свет, — поэзия. Где бы ни работала, чем бы ни занималась, стихами я живу, стихами и дышу.
— Как только твое имя по­явилось в чувашской литературе, в молоденькой студентке многие сразу же разглядели поэта.
— Не знаю, как другие, но и сейчас, написав бессчетное количество стихов, не могу сказать, что я поэт. Слово это для меня табу.
— Когда поняла, что талантлива?
— Еще в раннем детстве. Этот период очень хорошо помню, было ощущение, что я родилась с каким-то знанием, будто кто-то неизвестный что-то вложил в мою душу. Ходила с этим чувством, не зная, что такое и как оно называется. Приходило на ум слово, и я думала о нем долго-долго. Вертела его на языке, временами казалось, что впервые его произношу. Повторяла несколько раз, будто пробовала на вкус. И не верила. Слово меня потрясало.
К моему счастью, не ходила в садик. Рядом со мной были бабушка и прабабушка. В семье вместе жили сразу четыре поколения. Живя рядом с ними, хочешь ты этого или нет, перенимаешь вечные ценности.
— Как передавались эти знания?
— Словом, делом. Прабабушке было около 100 лет. Она познала мир не через книжки, а через ошибки, испытания, радости. Она хранила в себе ту муд­рость, которую передала ей ее бабушка. Для меня было счастьем жить рядом с нею.
Моей бабушке сейчас 93 года. Нет песни народной, пословиц, сказок, которые она не знает.
Нам говорят, что чувашскую книгу съела корова, но это не так. Ничего не уничтожено! Надо только уметь читать, смотреть, обладать способностями узнавать себя в мировой истории. Почему и сейчас некоторые чуваши чувствуют себя униженными и ущемленными, говорят с детьми на чужом для них языке, лишь бы обеспечить им хорошую жизнь? Потому что они считают, что у нас самих нет ни истории, ни культуры богатой. Я не чувствовала себя нищей духом, росла свободной. В моем роду все добрые, сильные, умные, умеющие налаживать свою жизнь, трудолюбивые. Чего стыдиться? Кого?
— Считаешь, нам дают недостаточное образование?
— Со школы мы учим мировую историю, но заинтересовать человека можно только тем, что ему близко. Это рождает любопытство.
Ученые ищут, находят, доказывают. И не только наши, но и исследователи из других стран. Нам нужно искать и раскрывать загадки в своем языке.
— Палиндромы — это продолжение твоих экспериментов со словом? Как сделать так, чтобы форма не преобладала и содержание соответствовало?
— Здесь аптечными весами не обойдешься. Стихи идут изнутри. Это совместная работа ума и сердца. Зависит от состояния. Вот оно пришло, и все, пока не напишешь, не успокоишься. Не ставлю цель — написать столько-то строк, на такую-то тему. Смешно.
Удивляет то, что писатели, живущие словом, задают этот же вопрос. И он всегда застает меня врасплох. Не знаю, что ответить. Если ты слово чувствуешь глубоко, то угадаешь, услышишь его из тысячи, оно само впишется в нужную строку.
Сам процесс создания палиндромов удивляет и потрясает. Строки, которые именно таким образом, а не иначе, легли на бумагу. Будто истина сама пришла ко мне. Палиндром — идеальная строка. В нем нет ни одного лишнего звука. Это чудо.
— Не боишься? Люди гениальные чаще всего страдали душевными болезнями.
— (Смеется.) Ну, во-первых, я себя не считаю гениальным человеком. Во-вторых, не боюсь, потому что с чувством страха приходит другое — чувство защищенности, будто в природе есть силы, которые твой мозг не может ни понять, ни объяснить, но они тебя оберегают.
— Мне кажется, что поэта очень сложно понять, особенно близкому человеку. Муж, например, читает твои стихи?
— Нет, ты неправа, поэта понять очень легко. Надо только читать его стихи. А муж любит меня не потому, что я поэт, а за то, что я женщина.
— Про тебя говорят “наша Рената Литвинова”...
— Не понимаю, почему меня с кем-то сравнивают. Мне никогда не нравились сравнения.
Я живу так, как умею, стараюсь быть сама собой и не стесняюсь быть самой собой. У меня форма следует за содержанием. И это не зависит от того, какое платье я себе выбрала.
— Нашла гармонию в себе?
— Души и тела? О нет, о теле непростительно мало думаю.
— Такая стройная и красивая. Я предполагала, что много времени уделяешь себе, чтобы хорошо выглядеть на экране.
— Нисколько. О красивой картинке думают специалисты. Есть стилисты, парикмахеры. Я понимаю, что для зрителя должна выглядеть хорошо. А для меня главное — мой внутренний мир. Что у меня там? То, что я могу дать этому миру, полностью зависит от того, что в моей душе. И поэтому ценю то, что имею, оберегаю, обогащаю, стараюсь держать в чистоте. Не так важно каждый день убирать пыль в квартире, важнее думать о душе.
— Как происходит очищение души?
— Совесть очищает душу. Совесть пропускает все через сито, ставит на место, и она же мучает. И если ты ощущаешь боль, то не хочешь жить с этой болью. Ты думаешь о ней, хочешь освободиться. И понимаешь, что не хочешь, чтобы она повторилась. Это и есть очищение.
Совесть должна быть обязательно у людей искусства, потому что цель искусства сделать человечество духовно богаче, очищать и возвышать его. И если человек забывает об этом, такое искусство никому не нужно. Поэтому писатели, художники, актеры и другие творческие люди должны быть осторожны в своих поступках.
— Ты требовательна к себе, и кажется, что к своей команде также строга. И в то же время рядом с тобой вот уже несколько лет одни и те же люди.
— Человек я верный. И рядом со мной такие же. Никогда не было такого, чтобы они мне не доверяли, чтоб я приказывала, кричала. Нет. Я очень остерегаюсь, чтоб случайно не задеть чувства другого человека. В моей работе все происходит легко, само собой.
— Что ни фильм, то награда в престижных телевизионных конкурсах. Последний фильм о кукольнике Терентии Дверенине “Сто лет спустя” — просто потрясающий. Как удается снимать такие картины?
— Если я беру тему, то вкладываю в это всю душу, всю любовь. Вот и все. Секретов тут нет. Важно то, что я хочу сказать этим фильмом, что вложить в него, какую мысль. И когда так думаешь и так работаешь, то все получается. А вот если думать сначала о награде и только потом про фильм, ничего не получится.
Про Терентия Парамоновича хочу вторую серию снять. Это удивительнейший человек. Все свои поступки он сверяет со своей совестью. Так и живет.
— А здесь как оценили фильм?
— Все мои награды международного уровня. Здесь я не получила ничего.
— Мечтаешь о званиях?
— Нет. Не хочу быть в одном ряду с теми, кто ради каких-то льгот перед пенсией бегает по чиновничьим кабинетам. Заслуженных деятелей несколько тысяч. С такой армией можно мир перевернуть, не только чувашскую культуру.
— Твои любимые поэты?
— Для каждого состояния есть свой поэт, писатель. Когда душа просит поэзии, ищу в себе строки. Если не нахожу, тогда читаю Рильке, Цветаеву, Мандельштама, Пастернака, из чувашской поэзии люблю Яккусен, Эйзина, Эндипа, Айги.
— Часто бывает, что в стихах поэт один, а в жизни другой.
— Поэт — ранимая душа. В жизни надевать маску нормально. Но в творчестве нельзя врать. Нечестно. Настоящее лицо поэта надо искать в его творчестве.
— Твое мнение, талантливым надо помогать?
— Нужно, бесталанные сами пробьются. Но даже если никто не поможет, талант, как травка, прорастающая через асфальт, вылезет. Искусственно вырастить поэта невозможно. Главное, чтобы жил язык.
— Стараешься давать своим детям все, что сама знаешь?
— Сколько бы я ни наставляла, они примут из всего того, что я даю, только то, что им надо. Главное, за чем слежу, чтобы не выходили за границы человечности. Чтобы знали и помнили неписаный кодекс чувашей — “Что скажут люди”, “Что скажут в деревне”.
С сыном Айдаром и дочерью Илемби говорим по-чувашски. Хотим, чтобы не только они, но и внуки знали свой родной язык. Иначе это будет мой грех. Человек, выросший без родного языка, — никто.
— Что тебя вдохновляет?
— Люблю жизнь. Она прекрасна.