“Где Гиляй?”

13 января страна отмечала День российской печати. Чествовали нынешних газетчиков, вспоминали бывших тружеников пера. Ярчайшим представителем журналистской когорты начала прошлого века является Владимир Гиляровский, имевший славу короля репортеров.

Это был интереснейший человек, сочетающий в себе остроумие, необыкновенную доброту и неимоверную физическую силу, которой любил хвастануть, сгибая копейку, скручивая перед гостями в своем доме ложки спиралью. Он не боялся решительно никого и ничего, обнимался с самыми лютыми цепными собаками, вытаскивал с корнем деревья, за заднее колесо извозчичьей пролетки удерживал на всем бегу экипаж вместе с лошадью.
Вот что писал про него Чехов: “Был у меня Гиляровский. Что он выделывал! Боже мой! Заездил всех моих кляч, лазил по деревьям, пугал собак и, показывая силу, ломал бревна”. Лучшие художники России считали за честь, когда им позировал этот человек-богатырь с казачьими усами. На знаменитой картине Ильи Репина “Запорожцы пишут письмо турецкому султану” сидит могучий, похожий на Тараса Бульбу, хохочущий казак в белой папахе — это дядя Гиляй, как его еще называли.
Сегодня хотелось бы рассказать о той, что терпела все выходки Гиляровского, ждала со службы в газете, — его жене Марии. А случалось не раз — утром он уходил в редакцию и не возвращался неделями. То оказывался в центре Ходынской катастрофы, то в Грузии, поддавшись уговорам друга отведать настоящего грузинского вина. Однажды Владимир Алексеевич объявился только через два месяца — на Балканах, в Сербии он разоблачал тамошнего короля, подстроившего в политических целях покушение на самого себя...  Машенька настолько любила мужа, что прощала ему все странности. Никогда он не чувствовал ее беспокойства, никогда не слышал от нее ни слова упрека, не видел на ее лице неудовольствия.
Гиляровского нельзя было назвать ловеласом и любимцем женщин. Впервые он обратил внимание на противоположный пол, когда ему исполнилось 18 лет. Тогда ему запала в душу 15-летняя казачка, по которой он в тайне от всех вздыхал. Потом влюбился в изящную и красивую актрису Гаевскую, не ответившую ему взаимностью. И лишь третий роман Гиляровского увенчался браком. Увидев на улице стройную девушку с большими серыми глазами, прекрасным цветом лица и легкими энергичными движениями, он завороженно произнес: “Славная барышня... Таких только степь родит. Сила и радость! Вся розовая...”
Мария Мурзина, бесприданница-сирота, гимназическая учительница, увлекавшаяся любительским театром, — спокойная, терпеливая, с густой русой косой. Еще невесте в 1883 году Гиляровский писал в Киев: “...Ты одна для меня все на свете... Передо мной на столе, заваленном листами исписанной бумаги, стоит дорогая мне карточка с венком из колосьев и цветов на густой русой косе... И работается с удовольствием, с радостью...” Так и осталась навсегда у него на столе та самая фотография под толстым стеклом вместо рамы.
Венчались Владимир с Машенькой 11 января 1884 года. На их скромном торжестве народа было мало. “С моей стороны, — записал Гиляровский, — репортер Русаков и Чехов”. А в альбом молодой жены сочинил:
Поручаю тебе, дорогая,
мою жизнь и суровую долю.
И мечты, и надежды, и силы,
и мою непокорную волю...
Все отдам я тебе, не жалея,
что дано мне судьбою на долю.
Не отдам только воли я даром —
заплати мне любовью за волю.
Любовью Мария Ивановна ему платила до самой смерти, воли взамен не отнимала. Но вопрос “Где Гиляй?” мучил ее всю жизнь.
Сразу после свадьбы молодые уехали в Москву. Там сняли приличную квартиру. Тишина у Гиляровских была только в те часы и дни, когда отсутствовал хозяин. В остальное время все кипело, шумело и двигалось. Хлопала входная дверь — один приходил, другой уходил. В суматохе, шуме, непрерывном движении Марии Ивановне нужно было успеть накормить мужа и его друзей, вовремя отослать только что написанный материал в “Русские ведомости” или “Курьер”. А через мгновение искать самого Гиляя, чтобы он смог срочно прочесть гранки статьи, которая должна пойти в номер. А он, оказывалось, уже в Сокольниках, или мчался на пожарных обозах в сторону Девичьего поля, или торопился на Красную Пресню, где слон Мамлик, убежавший из зоопарка, с остервенением накинулся на полицейскую будку.
Кроме приличной публики вроде Чехова, Шаляпина, Станиславского в доме Гиляя не переводилась и сомнительная. Одна из восьми комнат специально предназначалась для встречи с обитателями трущоб. Жена сокрушалась: “Ну кто ж хитрованцев в дом пускает! Ведь зарежут когда-нибудь!” Зарезать не зарезали, а вот заражать заражали. Сначала у самого Владимира Алексеевича пошла рожа на голове, сопровождавшаяся страшным жаром. Следом служившая в доме няня, ухаживающая за их дочкой, заболела сыпным тифом. А потом и того хуже — полуторагодовалый сын Гиляровских слег в скарлатине. (Никаких других упоминаний об этом мальчике в архивах не обнаруживается, скорее всего, он не пережил болезнь. А вот дочь Надежда продолжила дело отца — стала журналистом, делала переводы, издавала книги Гиляровского.)
Первый экземпляр своих книг дядя Гиляй всегда дарил жене. Первой слушательницей и переписчицей его стихов была Мария Ивановна. Если бы не она, многое могло бы погибнуть.
В один прекрасный день Владимир Алексеевич решил опубликовать свои хитровские очерки в виде сборника и назвал его “Трущобные люди”. Печатать пришлось за свой счет. Но в последний момент тираж был изъят из типографии и сожжен в полицейской части. Когда Гиляровский стал жаловаться Чехову, тот объяснил:
— Ты бы хоть мне показал, что печатать хочешь... Уж одно название напугало цензуру. Ну и дальше заглавия: “Человек и собака”, “Обреченные”, “Каторга”. Впечатление беспро­светное...
Узнав о том, что Гиляровский в опале, газеты стали куда менее охотно сотрудничать с ним. А три тысячи рублей долга типографии за так и не выпущенную (и, соответственно, не принесшую дохода) книгу сильно превышали финансовые возможности Гиляя. На горизонте замаячили опись имущества, выселение из квартиры и тому подобные малоприятные перспективы. Выход нашла мужественная Мария Ивановна — открыть рекламную контору. И вскоре на пролетках, в витринах, даже на Царь-пушке запестрели объявления, составленные и напечатанные супругами Гиляровскими.
После революции Гиляровский все же напечатал свою книгу и даже написал еще несколько. Все вокруг стремительно менялось. Все, кроме ребяческой натуры Гиляровского. Паустовский вспоминает, что, приходя в редакцию, старик Гиляй шумел, добродушно ругал всех без разбору молокососами, поднимал в воздух Александра Фадеева вместе с Борисом Губером.
И все же он стремительно старел. В 1926 году, готовя репортаж о зарытой реке Неглинке, 71-летний Гиляй страшно простудился. В результате стал плохо слышать и потерял один глаз. “Сколько было силищи, — грустил Владимир Алексеевич. — Думал, памятник Минину и Пожарскому раньше развалится”.
Под конец жизни Гиляй часто показывал на шкаф: “В нем хранится давнишняя бутылка замечательного шампанского “Аи”. Когда мне станет еще хуже, я соберу всех друзей, налью шампанского, скажу каждому по экспромту и с поднятым искристым бокалом весело, радостно сойду на нет. Довольно было пожито!”
Не успел... 2 октября 1935 года восьмидесятилетний Гиляй умер. Мария Ивановна скончалась в 1953 году в возрасте 92 лет.
Софья ПЕРОВА.