Собирали чувашские костюмы по всей России

Заведующий отделом Чувашского государственного художественного музея, лауреат Государственной премии Чувашской Республики Геннадий Иванов-Орков

До определенного времени имя исследователя чувашского народного костюма, заведующего отделом Чувашского государственного художественного музея  Геннадия Николаевича Иванова-Оркова было известно преимущественно в научных и культурных кругах. Ситуация изменилась в 2002 году, когда в свет вышла книга “Чувашский костюм: от древности до современности”, получившая широкий общественный резонанс и очень тепло принятая читателями. К ее изданию более чем причастен Геннадий Николаевич: он один из авторов. А потом к известности добавилось еще звание лауреата Государственной премии ЧР в области литературы  и искусства за 2005 год.
— Выпускник худо­жест­венно-графического факультета Чувашского педагогического института, не испытываете сожаления, что не состоялись как художник?
— Нет, ведь из нас готовили не только художников. Считаю, что худграф — это только начальная стадия развития, ощущения себя в мире искусства, культуры. В 70-е годы прошлого столетия на факультете царил культ искусства, большой, настоящей, реалистической живописи, и все мечтали стать последователями как минимум Репина.
Как все, я отдал дань живописи, большому искусству. Часто посещал музеи в Москве, Ленинграде. Но главным цент­ром искусств для нас стала Чувашская государственная галерея, где периодически собирались художники. Мы, молодые, слушали, кто и что говорит об искусстве, картинах, друг о друге. Это была хорошая школа.
Кроме того, галерея мне запомнилась несколькими яркими выставками, среди них в 1972 году — посмертная Анатолия Ивановича Миттова. Мы были потрясены его живописью, графикой — яркой, не­обычной, с трудом  поддающейся пониманию, расшифровке. Но как притягателен в работах художника чувашский мир! (Тогда на худграфе уделялось мало времени чувашской культуре, мы были с ней слабо знакомы.) Чувствовалось, что художник, искусство, язык, чувашский мир настоящие.
— Появление музея в вашей жизни —  случайность или судьба?
— В наше время судьба человека была во многом предопределена. Мы оканчивали школу, поступали в институты, а потом — распределение. К тому времени женился, и нам было интересно с молодой женой окунуться в другую реальность.
Мы с удовольствием поехали по распределению в старинное русское село Можарки Янтиковского района. Провели там три счастливых и трудных года. Потом еще два — в школе деревни Карачуры Чебоксарского района.
Во время одной из экскурсий, которые я регулярно проводил со школьниками, меня пригласили работать в музей как знатока чувашской культуры. Ведь институтская дипломная работа была по чувашской культуре: проект музея под открытым небом, архитектурно-этнографический комплекс. Мы его задумали еще в 1974 году.
—  До сих пор не реализованный...
— Сейчас он вряд ли будет воплощен в той мере, в какой нужно. Мы тогда ориентировались на классические образцы подобных музеев в Швеции, Финляндии, посетили Саранск, Нижний Новгород.
В 90-е годы ХХ века эту идею заново выдвинули наши этнографы и патриоты. Не сложилось. Еще одна попытка реанимации состоялась года три назад, когда продвигали проект стилизованной этнотуристической деревни. Мне эта идея не очень нравится, ведь в любом случае нужно опираться на научную основу.
Сейчас я сосредоточен на народном искусстве, которым начал заниматься 30 лет назад буквально с первых дней работы в Художественной галерее. Там тогда было несколько чувашских экспонатов: ярких, интересных вещей с орнаментом. Мне предложили заняться ими, разобраться.
— Без специальной подготовки?
— Теоретическое изучение по книжкам мне мало что дало. И когда в июне 1980 года мы ездили с передвижными выставками по домам культуры Ядринского района, для знакомства с “вещами” я просто пошел по домам. И такой принцип работы — непосредственное общение с людьми, получение шедевров народного искусства, что называется из рук в руки, — сохраняется  до сих пор.
Восьмидесятые годы были для меня счастливыми. Это время первых экспедиций, первых роскошных по впечатлениям и результатам поездок, первых коллекций для музея. Досадую, что мало записывал, мало фиксировал людей, так как не имел фотоаппарата, видеокамеры, диктофона. Это сейчас в экспедицию можно взять даже сканер и ноутбук, как это было в последней поездке с эстонскими студентками. С одной стороны, теперь у нас появляются технические средства исследования и сохранения, а с другой, вещи теряются. Если сейчас не успеем их описать или приобрести для музея, пропадут, как исчезнут и явления, обычаи, обряды, уйдут люди.
— На вашем счету более сорока экспедиций...
— Прежде всего нас интересовали старинные платья, украшения, вышивки. В конце 80-х я стал углубленно изучать самое яркое явление в народном искусстве — народный костюм, в каждом районе свой, отличный от других.
Девяностые годы — время дальних экспедиций. Начали ездить в Самарскую область, Татарстан и Башкортостан. Это были легендарные, мифологические места древней Волжской Булгарии — огромные селения и небольшие деревеньки некрещеных чувашей, намогильные памятники. Впечатление от знакомства с этим миром было одним из самых сильных за все музейные годы.
— Насколько доступны людям, обществу результаты поездок?
— Мы стараемся, пусть и не ежегодно, делать выставку новых поступлений. А потом наступает время осмысления, анализа, публикаций. К этому методу я пришел только в 90-е годы, когда стал трудиться в нынешнем Институте гуманитарных наук, куда меня пригласили как специалиста по народным костюмам.
В конце 1990 года получил там предложение написать план будущей книги-монографии о чувашском народном костюме. Хотелось не только описать, но и раскрыть его визуальное богатство, используя архивы, а также свои навыки фотографа и художника. Вначале это вызвало некоторое  непонимание со стороны ученых. Но я осознавал, что нужно не только соблюсти этнографическую точность, но и представить художественно привлекательный образ кос­тюма. Знаменитую ныне книгу “Чувашский костюм: от древности до современности” мы построили в соответствии с этими задумками.
Счастлив, что удалось реализовать часть своих мечтаний. То был большой успех нашей творческой группы из трех человек: идейного организатора, выдающегося чуваша, патриота своего народа генерального директора “Оренбурггазпрома” Василия Васильевича Николаева, ведущего научного сотрудника Гуманитарного института, авторитетного этнографа Виталия Пет­ровича Иванова и меня. 
— Успех, подтвержденный Государственной премией ЧР в области литературы и искусства.
— Дело даже не в этом. У нас были предшественники, которые мечтали о подобных изданиях. Чувашские костюм, одежда, искусство изучались этнографом из Ленинграда Ниной Ивановной Гаген-Торн, легендарной для меня личностью. Человек драматической судьбы, она дважды сидела в лагерях, так же, как и мой дед Орков. Участвовала еще в 20-х годах в экспедициях по Чувашской Респуб­лике. В 1960 году в Чебоксарах удалось выпустить ее книгу “Женская одежда народов Поволжья”.
Такой книги, как “Чувашский костюм”, больше не будет. У других народов Поволжья я не вижу ничего подобного. Мы собирали чувашские костюмы по всей России, даже виртуально перебрались за океан: две вещи напечатали из американского музея.
Книга стала событием, она уникальна. В ней изложено многое, что мы знали на то время о чувашском костюме.
— Этим изданием ваш писательский опыт не ограничился?
— Несколько лет я был занят проектом “Из опыта народных мастеров”. В серию, которую предложил начать, а затем редактировал и рецензировал, вошли книги “Чувашская вышивка” Е.Н.Жачевой, “Чувашское узорное ткачество” В.А.Минеевой, “Чувашские народные музыкальные инструменты” В.С.Чернова, “Чувашская резьба по дереву”, написанная мной в соавторстве с П.Я.Мазуркиным, и моя — “Чувашский мир Терентия Дверенина”.
Три книги из серии выдвинуты на соискание Государственной премии Чувашской Респуб­лики в области литературы и искусства за 2009 год. К сожалению, в их число не вошла “Чувашская резьба по дереву” о творчестве Петра Мазуркина. Мне-то можно объяснить, почему так произошло, но талантливому народному мастеру, десятилетия занимающемуся любимым делом, — сложно.
— Имя Геннадия Иванова в 80-х годах непременно упоминалось в связи с фотографией, с деятельностью известнейшего и популярнейшего чебоксарского фотоклуба “Ракурс”. Увлечение осталось?
— Да, тогда я снимал, но не перешел в “цифровую эпоху”, хотя налаживаю связи с нынешним поколением фотографов. Оно самостоятельное, обес­печено технически, у него другой язык. Фотография стала нормальной частью современной культуры, а раньше нам приходилось это доказывать. Прошедшая недавно фотовыставка “Плацдарм” очень легко соединила искусство и фотографию.
Но современным фотографам сложнее, чем нам, ориентироваться в искусстве. Они живут в мире, наполненном пестрыми визуальными образами, а мы пребывали в мире текстов. Это разные культурные среды. Нас с детства воспитывали природа, люди и книги, гораздо в меньшей степени — кино, музыка и театр. Я рос на серьезной литературе — так получилось благодаря родителям-педагогам. Сначала Майн Рид, Жюль Верн, потом Иван Бунин, Антон Чехов, Владимир Набоков, Андрей Битов, писатели-“деревенщики” и, конечно, Геннадий Айги.
— Были близко знакомы с ним?
— Я не могу сказать, что он был моим, а я его другом. Мы люди разного уровня, я лишь один из его соратников, союзников в какой-то степени. Как говорил Борис Чиндыков: “Каждый из нас таскал за ним его портфель”.
Сначала Геннадий Николаевич по­явился как человек, деятель культуры, а потом как поэт. Нас познакомил Атнер Петрович Хузангай, с которым мы плотно сотрудничали, готовя молодежную выставку 1988 года. Художественный музей стал одной из первых площадок, где Айги мог свободно, открыто говорить с людьми. В музее состоялся его поэтический вечер, потом несколько встреч. Он не раз сидел в моем кабинете, работал и много курил.
Это были замечательные годы. Айги понимал людей и искусство, как никто из нашего окружения. Он обладал природным вкусом, чутьем, имел и навыки художника, ведь много общался с московскими живописцами. Проявлял себя и как музейщик, великолепный организатор выставок. От личных отношений у меня остались прекрасные воспоминания.
— Какое место в вашей жизни занимает работа?
— Могу сказать точно, что я не трудоголик, но и не сибарит. Получаю удовольствие от работы с людьми, от жизни. Без труда было бы не интересно, он — естественная часть бытия.