Виктор Ерофеев: "Писатель похож на старый советский радиоприемник"

В рамках прошедших недавно в Чебоксарах Дней культуры Москвы в Чувашии в Национальной библиотеке побывал Виктор Ерофеев. На встречу с ним пришли те, кого не оставляет равнодушным творчество известного писателя, литературного критика, культуролога, ведущего телевизионной программы “Апокриф” на канале “Культура”. Людей было столько, что мест в довольно вместительном зале для всех не хватило, но те, кому не повезло, безропотно простояли почти два часа вдоль стен.
Ерофеев поначалу не давал возможности собравшимся задавать вопросы, ставил их сам и тут же отвечал. Больше всего его волнует сейчас, кто мы такие: “Пытаюсь найти центр сборки современного человека”.
Подобная постановка вопроса не случайна. Человек за последние 100 лет катастрофически изменился. Тем более в нашей стране, в течение одного века дважды пережившей кризис идеологических ценностей — в 1917-м и 1991 годах. Наибольшие нравственные потери при этом понесли мужчины, потому что “на работе они больше врали, а в частной жизни больше пили”. Россию в ХХI веке, считает В.Ерофеев, держит на своих плечах женщина: “Она всегда любила любовь больше, чем коммунизм, хотела видеть детей опрятными, чистыми, накормленными, а дом уютным. Эти мещанские ценности, против которых боролась вся советская страна, нас сохранили. Женщины — наше спасение, как и русский язык”. Накладывает отпечаток на развитие человека, по мнению писателя, и то, что наше общество до сих пор остается архаичным, а в нем нет места личности.
Изложив все, что его волновало, Ерофеев после почти часового монолога приступил к ответу на скопившиеся у него на столе вопросы. Первый касался содержания его телевизионной авторской передачи.
— В моей программе “Апокриф” на канале “Культура” в течение восьми лет я пытаюсь очень аккуратно, как детишки из лего, выстраивать наши человеческие ценности, — сказал телеведущий. — К счастью, нашлись люди, которые поняли, что в этом есть какой-то смысл.
Программа очень свободная, не похожая на другие. Я не вещаю от лица Истины, это личное мнение. Собираю людей, которые дают зрителям, причем самого разного культурного потенциала, возможность в течение 40 минут раз в неделю поразмышлять о ценностях, хотя вижу, что на других телевизионных каналах с огромным удовольствием их уничтожают.
 Можно ли жить без этих ценностей? Да, ничего страшного, звериного в нашем обличье не появилось. Можно ли жить дальше? Не знаю. Думаю, мы так много теряем, что в конечном счете должны сильно расплатиться. А вот как, непонятно.
— Если бы вам задали вопрос “Кто такой и что такое Виктор Ерофеев?”, как бы ответили?
— Я на него всю жизнь отвечаю. Очень мало людей думает, что за фамилию они носят. Моя фамилия Ерофеев греческого происхождения, но я — стопроцентный русский. Произошла она от имени Ерофей кого-то из моих далеких родственников. Складывается из двух корней. Нетрудно догадаться, что первый Еро — эрос, что значит любовь, второй фей от тео, а Тео — это Бог. И, казалось бы, звучит напыщенно, но если перевести на русский язык, это просто боголюб.
— Чем писатель отличается от всех других людей?
— У нас книжки пишут актеры, режиссеры, журналисты... А может, писатель — тот, кто может придумать острый сюжет? Так все могут его придумать — у нас вся страна состоит из острого сюжета.
Писатель на самом деле отличается тем, что у него абсолютно другое отношение к слову. Он не является мастером слова. Булгаков совершил некоторую ошибку, назвав свой роман “Мастер и Маргарита”, потому что писатель — не мастер слова. Он, скорее, антимастер, раб слова. Только, чтобы идти за словом, нужно его сделать свободным, а это непростой шаг.
Писатель похож на старый советский радиоприемник с зеленой лампочкой. Из него всегда треск раздавался, когда ручку крутили. Писатель — это человек, в которого проникла какая-то энергия, и он из нее составляет свои слова. Лучше всех это понимал Гоголь, который писал Жуковскому: “Мои ненаписанные произведения — это мои небесные гости”.
Итак, сидишь, и через тебя проходит энергия того произведения, которое ты должен написать. Но все трещит, ничего не слышно, потому что у тебя гениальности не хватает или потому, что все так и должно быть. И тогда начинаешь писать от себя. Утром просыпаешься, читаешь, и стыдно за отсебятину. Значит, ты не писатель. У кого больше написано через этот “радиоприемник”, тот и становится писателем.
— Кого считаете настоящим литератором нашего времени?
— В каждой стране, думаю, по два-три есть. Во Франции это Мишель Уэльбек. Считаю очень хорошим, очень “наполненным” так же ругаемого, как меня, Володю Сорокина. Ранняя Татьяна Толстая — совершенно замечательная писательница. Затем Людмила Петрушевская, Андрей Битов, Фазиль Искандер. Виктор Пелевин — очень хороший писатель, но не всегда. Ранний Лимонов с его стихами, поэт Лева Рубинштейн, недавно умер прекрасный великий поэт Дмитрий Александрович Пригов…
— Что для вас свобода? Чувствуете ли себя свободным?
— Мы проявляем свободу в ответственном выборе всего того, что предоставляет нам жизнь. Если сидим в столовой и выбираем между рыбой и мясом, то пребываем в состоянии свободы, так же, как и при выборе подруги жизни, профессии, друзей... Это состояние присуще только человеку, и чем больше у нас возникает возможности проявить ответственность в выборе, тем больше у нас существует свободы.
Я не скажу, что свобода это только ответственность, она гораздо шире и проявляется и в нашем подсознательном мире, снах, в творчестве. Но если мы объединим все формы свободы, то поймем, что она — это то, что нас в конечном счете превращает в личность. И чем больше в нас личность, тем больше в нас свободы.
— Когда впервые услышали слова чуваш, чувашский народ, Чебоксары? Кого в Чувашии знаете?
— Я много езжу. Мои поездки научили меня очень внимательно наблюдать за тем, что вижу. Не могу сказать, что с Чувашией у меня сложились какие-то особые отношения, кроме одного случая. Считаю, что у вас жил гениальный поэт Геннадий Айги. Думаю, одного его хватит сразу на несколько народов. Вот уж кто понимал, что такое свобода. Был человеком независимых взглядов: вел себя независимо и писал независимо. Причем с самого начала, с 50-х годов ХХ века. Чувашия для меня — это Айги. Хорошо бы ему памятник поставить в вашей республике и улицу назвать в его честь.
Знал, что космонавт Николаев ваш, что в республике до сих пор сильны языческие корни, а это меня очень интересует. Мне кажется, для полного понимания человека нужно и дальше исследовать язычество. Думаю, лучше бы вы мне про Чувашию рассказали, чем я вам.
— Вас обвиняют в русофобии...
— Меня в прошлом году дважды тянули в прокуратуру за книжку “Энциклопедия русской души”, написанную и изданную в 1990 году. Десять лет российские националисты не удосуживались прочитать ее (вот русское долготерпение), а потом руки у них до­шли. Сначала ортодоксально-националистического толка товарищи, а потом девятнадцать профессоров МГУ, моей альма-матер, написали протест против книги, требовали изъять ее из библиотек, с книжных прилавков. Хотели отправить меня в тюрьму — не получилось.
Я воспринимаю любовь к стране, к родине конкретно. Очень многое в России люблю, и один из результатов любви — то, что здесь живу. А выбор у меня был.
Я живу в России, но очень не люблю многие проявления государственности. Мне кажется, что все время происходит подмена. Я люблю страну, а государство спрашивает: “А ты меня любишь?”. Если нет — значит, и страну не любишь. Мне кажется, Россия как государство совсем нас не любит. Изо дня в день, из века в век. И ходим мы с неразделенной любовью.
— Как приняли ваше произведение “Жизнь с идиотом” друзья, коллеги, критики в момент его появления? Расскажите о дальнейшей судьбе произведения, были ли попытки его экранизировать, поставить в театре?
— “Жизнь с идиотом” — рассказ, который нашел признание у Альфреда Шнитке: он написал оперу. Это высшее творческое признание.
Шнитке — один из тех людей, с которыми я дружил и которого считаю гением. И если меня спросят, кто такой гений, я могу рассказать, потому что с несколькими был знаком. Я — автор либретто оперы, Борис Покровский — режиссер, Мстислав Ростропович — дирижер.
Оперу “Жизнь с идиотом” в первый раз поставили в Амстердаме в 1992 году. В самом большом оперном театре. Это был триумф русских. Пришла королева Голландии. Зрители первые пять минут хлопали: ну, молодцы русские! А потом, когда Покровский по ходу действия превратил весь зрительный зал в сумасшедший дом, оцепенели от ужаса.
Закончился первый акт, королева давала для нас коктейль с шампанским. Подошел к ней. Она: “Мсье Виктор, для меня ваша опера слишком крутая”. Я: “Ваше величество, второй акт будет еще круче”.
Так оно и было. Публика молчала. Думали: все, провалились. И вдруг раздались аплодисменты. Королева встала. Овация продолжалась 35 минут. Мы поставили рекорд по ее продолжительности в оперном зале. Но негр из Америки, замечательный исполнитель из “Метрополитена”, который пел арию идиота, сказал: “Конечно, королева встала, вот все и хлопали. Не нам. Завтра придут все обиженные, не получившие билет на сегодня. Посмотрим”.
Действительно, пришли все такие взлохмаченные, в очках, с растерянными глазами, профессора. Мы решили: точно провалимся. Но когда закончился второй акт, зрители встали и аплодировали нам 40 минут. Мы “победили”.
А с негром получилась особая история. Запустили мы эту оперу. Две недели идет. И как-то директор театра приглашает меня к себе в кабинет, говорит: “Ерунда получилась. Вчера приходил попечитель театра, он спонсирует нас, посмотрел репетицию и запретил спектакль. Почему? Потому что негр не может петь идиота. Это политически не корректно: все над ним издеваются”. Глаза у меня на лоб полезли. Что делать? Говорю: “Давайте мы его белой краской выкрасим”. Он: “Мысль хорошая”.
На следующий день директор снова позвал к себе: “Какое издевательство над негром! Это еще большее глумление, чем тогда, когда он был черным. Не пойдет. Надо закрывать спектакль”. Я: “А может, на него какую-то маску надеть? Узнаваемую. Русского человека”. Долго сидели. Какие русские лица знают голландцы? Директор говорит: “Известного русского политика надо найти”. Я: “Давайте Ленина”.
Спектакль был спасен. Ему сопутствовал мировой успех. Все иностранные газеты писали: “Собрались русские диссиденты и “выставили” коммунистическую политику Ленина навсегда”. А мы Ленина “нашли” только потому, что деваться нам было некуда из-за их политической корректности.
А в 1993 году по “Жизни с идиотом” режиссер Александр Рогожкин снял одноименный фильм. Каждому бы рассказу такую судьбу.
— Какую роль в вашей жизни играют вера в Бога и семья?
— Большую. Писатель, который не верит в Бога, просто не писатель. А что касается семьи, то она очень для меня важна, потому я и написал автобиографическую книгу “Хороший Сталин”. На самом деле это роман о моем отце — личном переводчике Сталина на французский язык, а затем помощнике Молотова. Сейчас ему 89 лет.
У меня есть дочка пяти лет, Маечка. Она совершенно потрясающая, придумывает всякие произведения, рисует хорошо. Я счастлив своей семьей.