Первый мэр и почетный гражданин

Первый председатель исполкома горсовета Новочебоксарска Григорий Бабакин. Фото Валерия Бакланова.

Новочебоксарск в следующем году отметит свое 50-летие. Для первого председателя исполкома городского Совета депутатов трудящихся Григория Осиповича Бабакина 2010-й вдвойне юбилейный — незадолго до общегородских торжеств ему исполнится 90. У бывшего военного летчика, почетного гражданина Новочебоксарска, имя которого носит первая общеобразовательная школа, значившаяся в бытность его “правления” под номером 20, на днях мы побывали в гостях. Ветеран Великой Отечественной войны и труда предупредил, что хуже стал слышать, и пришлось его помучить — задавать вопросы неоднократно, заставлять вновь и вновь возвращаться к событиям.

— Откуда вы родом, Григорий Осипович, кто родители?
— Крестьяне. Из села Кувакино Алатырского района. В семье восемь детей: двое дочерей, шестеро сыновей. Все мы, шестеро братьев, пошли на фронт, на троих мать потом получила похоронки.
Лет с 15 работал в колхозе в летние каникулы. На жатке. Пахал на лошадях. После школы пошел в Алатырский аэроклуб и учился там.
— Летать мечтали с дет­ства?
— Нет, просто пришел однажды в школу комиссар аэроклуба. Начал вербовать. Очень его форменная одежда нам по­нравилась. С Ивановым, одноклассником, переглянулись: “Пойдем?” — “Давай!”
В 1939 году поступил в Энгельсское военное авиационное училище. Когда началась война, нас перекинули в Азербайджан. В Кировабаде учились летать на американских бомбардировщиках — “Бостонах”. Начали осваивать “Кобры”. Но не успели, на “Бостонах” нас направили на практику. В Краснодарский край. Вот там жили в полевых условиях. Пять раз ходил в разведку, бомбил немецкие аэродромы, на 14 километров заходил в тыл к противнику...
— Какой это был год?
— 1943-й.
Никак не могла понять, что Григорий Осипович называет практикой. Лишь когда посмотрела исторические данные, поняла — фронт. В Кировабаде во время войны дислоцировался запасной авиационный полк. Сюда же перегоняли из Ирана американские и английские самолеты, на них, прежде чем отправиться на фронт, учились летать советские летчики. В 1943 году Бабакин, по всей видимости, участвовал в Крым­ской операции. Сюда, на Кубань, стянули свободную авиацию, чтобы перерезать противнику пути отхода и уничтожить его по частям. — Авт.
На разведку летали вчетвером: штурман, два радиста и я, командир звена. Давали задание произвести съемку на высоте семь тысяч метров. Камеры — на фюзеляже самолета. Всю дорогу фотографировали, как отбомбились — тоже. А бомбили мы в Керчен­ском проливе, немцы соорудили там мост, на переправе — скопление людей и техники, там бомбы и сбрасывали.
Где-то с месяц в Краснодарском крае пробыл. А потом — в свой полк, в Кировабад. В 1946?м демобилизовался по болезни. Люмбоишиалгия (защемление нерва. — Прим. авт.). Пока в воздухе, все забываю, ничего не болит, а сяду — под самолет лягу и лежу. Спина не разгибалась, простыл в свое время.
Демобилизовавшись, вернулся в Кувакино на машинно-тракторную станцию, где после школы какое-то время трудился счетоводом. Затем назначили директором интерната инвалидов Отечественной войны. Потом в Порецком районе работал председателем исполкома, первым секретарем Марпосадского и Ядринского райкомов партии. И 12 лет здесь, в Новочебоксарске, председателем горисполкома. С 1965?го по 1977 год. Предлагали одно время должность министра жилищного хозяйства, но я не пошел, продолжал в городе работать.
— Приехали сюда, и что увидели?
— Поле. Ничего не было, всего несколько домов стояло. Сначала приехал один. Потом привез семью: жену и троих детей.
С женой Тамарой Вавиловной познакомился, пока служил в армии. В соседней, марий­ской, республике — в Йошкар-Оле. Там готовили летчиков, а мы приезжали за самолетами. У них имелись “Бостоны”, на них они не летали, вот нам и отдали четыре машины. Три мы сразу “угнали”, а за одной (оставили мотор ремонтировать) я потом еще раз ездил. Будущую жену увидел во время первой поездки, в клубе на каком-то торжест­венном со­б­рании, она в самодеятельности выступала. Симпатичная, молодая...
А самолет мне так забрать и не удалось. Мотор отремонтировали, но он загорелся в воздухе, лишь только самолет поднялся. Решил сажать машину “на живот”. Штурман был без парашюта, лег позади меня, я тогда тоже снял парашют, под сиденье положил.
— Зачем?
— Как же, раз он без парашюта, я тоже снял, чтобы он более уверенным был. Так и сажал. Посадил горящий самолет на огромное поле, засеянное овсом. При этом срубил две елки, одну сосну. Когда сел, земля пламя потушила, мотор заглох.
— Не пострадали?
— Я пострадал на фронте. Ходил в разведку, вернулся — все нормально, только горючее кончилось — далеко заходили к немцам. Пришлось тоже сажать “на живот”.  Хорошо, аэро­д­ром земляной, не бетонированный. Стояли истребители, штурмовики, среди них машину посадил. Она развалилась, а я о штурвал ударился. На лбу рана. Оказав первую помощь, посадили в самолет, и — в тыл. Врач потом дотронулся до шва, а оттуда гной. Ругался все: как же так, не записали, что дренаж сделали. Вату зашили, она и начала гнить...
— Ваше время руковод­ства городом останется в истории, как самое интенсивное в плане строительства.
— Да, город стал расти, подниматься к роще. Улица Винокурова по проекту 7-метровая, но мы такую делать не согласились. Предвидя, что город, рассчитанный на 80 тысяч жителей, станет интенсивно развиваться и нужны будут хорошие дороги, решили проложить 14-метровую. Надо бы, конечно, и на ней, как по улице Жени Крутовой, двустороннее движение сделать... Да опыта не было!
— Какие объекты себе в заслугу можете поставить?
— Исполком я сам строил, Дворец культуры “Химик”, спорт­комплекс, больницу, отдел рабочего снабжения (орс), школы, детские сады. Город молодежный, детей много. В каждом микрорайоне по два-три садика возводили. Помню, вызывает руководство Госплана: в Ядринском районе мало техники, средства не могут освоить, предлагает нам строить. 4-я, 8-я, 10-я школы возведены за счет других районов республики. Хотя и у нас первое время техники никакой не было, вручную котлованы под фундамент копали. Если зимой, то для размораживания грунта торф закладывали. Разжигали, ночь горит (а дым едучий такой!), днем копали. И дома так строили, и школы, и дет­ские сады. Еще помню, приехал проверять первый секретарь обкома Воронов­ский с председателем Совета министров Зайцевым. “Ты почему, — выговаривает Зайцев, — два дома по­строил без согласования?” Вороновский по плечу его похлопал: “Скажи спасибо, он тебя выручил, поставил эти дома — освоил средства”.
— И часто ругали?
— Ругали. Что в городе много лопухов, нет туалетов, хотя их и сейчас нет. За что только не ругали...
— А награждали?
— Должен сказать, что город имел все знамена Совета Министров Чувашии. По строительству жилья, бытовому обслуживанию, торговле... Все знамена были здесь.
— Что скажете о Новочебоксарске сегодняшнем?
— Чистый. Красивый. С перс­пективой развивается. На соединение с Чебоксарами пошел. В центре оказалась роща — хорошая “штука”, только сейчас там безобразничают, срезают все. Под видом больных и здоровые деревья убирают.
— А что вы сделали бы в городе по-другому?
— Разве что Юраковский микрорайон больше озеленил. Сравните, в той части, где я работал, зелено, а там, в южной части, деревьев нет. Липы мы привозили из Марпосадского лесхоза, по 35 рублей платили за штуку, в то время это большие деньги. Сейчас в старом микрорайоне везде липы... Еще: нель­зя было отдавать “Зарю” под рыночную торговлю. Рынок надо было строить свой, другой.
— Расскажите про детей.
— У меня две дочери, одна — врач, другая преподавала физику в школе. Сын работал на “Химпроме” во “вредном” цехе. Сейчас все на пенсии.
— У вас много свободного времени, что делаете? Читаете?
— Читаю. Только сейчас меньше — зрение падает. Газет раньше много выписывал, теперь ни на что не подписываюсь, кроме городской.
— Как жизнь прошла?
— Я бы сказал, счастливо.