“Родионовна, давай дирижируй!”

Художественный руководитель хора “Уют” при ТОС “Интернационалист” Валентина Пыркина. © Фото Валерия БАКЛАНОВА

Этот хор появился в Новочебоксарске совсем недавно: 28 апреля состоялась его презентация в Художественном музее. Но слух о коллективе уже идет по городу. Ни один праздник теперь, будь то День Победы или День работников жилищно-коммунального хозяйства, День города или День пожилых людей, не обходится без задушевных песен “Уюта”. Последнее выступление с неизменными криками “Браво!” состоялось на городском фестивале женских клубов в конце октября. А руководит хором профессиональный дирижер Валентина Пыркина.
Валентина Родионовна родом из Урмарского района. Росла в большой семье, в которой было 10 ребятишек. В доме все пели или играли. Отец-фронтовик и четверо братьев — гармонисты, мать и сестры — певуньи. Несмотря на это, глава семьи, председатель колхоза, считал, что дети должны иметь практичные профессии, а кто-то из них должен в колхозе пчел развести. Выбор пал на Валю. И после седьмого класса девочка поехала осваивать дело пасечника. Два года проучилась, но работать отправилась не домой, а в Шумерлинский район.
Но от судьбы уйти не удалось. Валентина Родионовна считает, что вообще случай играл в ее жизни очень большую роль, а также что ей везет на встречи с замечательными людьми. Тогда в деревенском клубе, где молодежь проводила досуг, это была встреча с приехавшим в родные пенаты автором повести “Салампи” Александром Артемьевым.

— Он увидел меня на концерте, где мы поем и пляшем, и оставил свой адрес. Сказал: “Поедешь в город, обращайся”. Как будто знал, что вскоре в Чебоксары соберусь.
Однажды кто-то из подружек увидел объявление о конкурсе в ансамбль песни и пляски: “Так, Пчелка, вот тебе газета, там объявление — в ансамбль требуется голос, поезжай, нечего тебе в деревне делать”. Я и поехала. И прошла по конкурсу! Мне дали две недели сроку, чтобы сдать пчел. Но какие две недели, осень была, я за два месяца еле-еле управилась.
А когда вернулась, место уже было занято. “Вы бы еще через два года приехали”, — сказали мне. Ничего не оставалось делать, как прямиком идти к Артемьеву. Дома писателя не оказалось, зато была его жена, которая трудилась на тек­стильном комбинате, туда она и повела меня устраиваться. На комбинате я проработала пять лет приемщицей пряжи. В три смены. Параллельно училась в вечерней школе, потом заочно в музыкальном училище. Вела комсомольскую работу. Сейчас вспоминаю, удивляюсь: как все успевала...
— В музыкальное училище на какое отделение поступили?
— Хоро-дирижерское. После второго курса композитор Филипп Миронович Лукин заявил, что нечего мне пыль на комбинате глотать, и буквально за руку отвел в хоровое (сейчас музыкальное) общество Чувашской АССР. “Вот привел вам самородка”, — сказал. Я тогда не понимала значения этого слова и очень обиделась.
Общество находилось в одном помещении с Министерством культуры. Жили одной общей семьей. Министром культуры тогда был Иван Алексеевич Маркелов. Он и ответственный секретарь правления хорового общества Яков Васильевич Игнатьев для меня были и отцом, и начальником, и всем на свете. Поддерживали во всем, открывали передо мной дорогу.
Я пропагандировала хоровое искусство. Ездила по районам. Еще дирижировала сводным хором на праздниках песни и труда, которые проводились тогда в каждом районе. Проработала так два года. Трудилась бы и дальше, если бы не встретила Володю, мужа моего. Он офицер Советской Армии, увез меня с собой в Уфу, там сыграли свадьбу.
Но в Башкирии не смогла найти работу. Пожаловалась своему бывшему шефу: “Яков Васильевич, меня никто на работу не берет”. — “Дуй в горком комсомола”, — сказал он. Ну я и подула. А в горкоме предлагают: знаете, на приборо­строительном заводе (авиационные детали выпускал и модные тогда электробритвы “Агидель”) есть цех, во всем передовой, и в работе, и в спорте, только нет у него художественной самодеятельности. Но там начальник такой... властный, вот если вы ему угодите...
Начальника цеха звали Расим Лутфуллович Айдагулов. Вышел, посмотрел в глаза, спросил только, как зовут, и вдруг сказал: “Я вас беру”. Прежде чем начать работу, поставила два условия: у меня должен быть аккомпаниатор и чтобы все, кого отберу, а люди посменно трудились, никто не пропускал репетиций. “И все?” — “Все остальное я беру на себя”. — “Много берете, однако ж”, — говорит. “Цыплят по осени считают”, — ответила.
Это было 30 августа, а 26 октября мы уже выступали с концертом в честь 7 ноября. Поставила такую литературно-музыкальную композицию (никогда не делаю отдельные номера), что три-четыре раза вызывали на бис. Цех после этого все награды завода забрал себе.
Потом я ушла в декретный отпуск, а после него вместе с мужем отправилась к месту его новой службы — на Сахалин. Но через четыре года, когда ездили на родину в отпуск, в аэропорту “Домодедово” встретила — в это невозможно поверить — Расима Лутфулловича. Он, оказывается, стал директором завода. И знаете, что сказал? “У меня теперь все есть, не хватает только вас”. Так приятно было.
А на Сахалине жили в военном городке, который располагался в поселке Леонидово.
— Климат там...
— ...не очень благоприятный. Высокая влажность и недостаток кислорода. Лета как такового нет. Но мы выдержали.
— Тоже хор организовали?
— А как же, между воинскими частями тоже смотры проводятся. Помню, вызывает меня командир полка: “Можете сделать хор?” — “Могу”. Опять поставила два условия: со всех дивизионов людей, имеющих отношение к музыке, прислать ко мне. И второе — всех, кого отберу, пусть хоть война начнется, с репетиций не трогать.
Сначала состоялся смотр мест­ного масштаба, там хор, конечно, одержал победу. А потом по всему Дальневосточному округу, куда кроме Сахалина входили Курильские острова, Камчатка. Но до этого из штаба армии к нам в часть приехал с проверкой полковник. Посмотрел всю мою программу и говорит: вот это убрать, это сделать так, то эдак. Подумала: мы с таким трудом делали программу, два месяца репетировали...
В общем, встала и сказала: “Армией командуйте! А здесь я командир!” Как это у меня вырвалось, да еще перед солдатами? Потом язык прикусила, да поздно. Мне сразу сказали: “Все, Родионовна, ждите — мужа вашего уволят”. И точно, штабист пошел к командиру полка жаловаться, а он, Николай Павлович Горошко, человек с юмором, знаете что ответил? “Я сам ее боюсь”.
— Мужа не уволили?
— Возможно, они ждали, пока смотр пройдет, решили — пусть сначала съездит. На смотр собрали всех в городе Смирных, там был самый большой Дом офицеров. Из Хабаровска принимать программу прилетел генерал.
Восемь дней шли концерты. Сколько было номеров, сколько народу выступило, но хор был только у меня! Еще были дети, жена офицера балетмейстер цыган­ский танец с ними поставила! А баянисты какие, а ведущий какой — как Левитан говорил! С такими-то талантами мы такую литературно-музыкальную композицию поставили!
Когда смотр закончился, генерал вышел на сцену и спрашивает: “Есть офицеры в зале?” — “Так точно!” — отвечают. “Вынести на сцену победителя. Из воинской части 35/762”. У меня на глаза навернулись слезы, только и произнесла: “Я сама”. Домой в Леонидово (поезд задерживался) приехали часа в два или три ночи. Так нас встречали с оркестром. Весь полк вышел.
...Вот такая история. А всего-то у меня заочное отделение музыкального училища. Поэтому хочу сказать: образование это всего лишь пять, может, десять процентов успеха. Нужен опыт. Все надо пережить. И если хочешь чего-то добиться, иди — не останавливайся. Ни один марафонец не останавливается на полпути, он бежит, надеясь, что станет первым.
— Когда вы приехали в Новочебоксарск?
— Когда муж вышел в отставку, хотя нас еще год с Сахалина не отпускали. Было это в 1981 году в августе, а в сентябре отправила дочь в третий класс в школу. Сейчас ей 39 лет, она кандидат сельскохозяйственных наук. И внук уже у меня, и внучка.
Муж сразу устроился на “Хим­пром” в охрану. А со мной опять история. Я поехала в Министер­ство культуры. Муж со мной. Захожу к Якову Васильевичу. “А, прибыла, — сказал, — вот твой стол, продолжай работать”. “Я знал это, — вступил в разговор мой муж, — поэтому приехал сюда. Мне нужна жена, а не артист. Надо дочь растить, пора менять профессию”. И знаете, что Яков Васильевич ответил? “Слово мужа — закон, шагом марш за мужем”. Все.
— Сидели дома?
— Разве я усижу?! Устроилась заведующей по хозяйству профилактория “Химпрома”. Работала зав­хозом-кладовщиком, но в то же время опять все смотры на мне: “Родионовна, надо к концерту готовиться, Родионовна, давай…” Мои руки, наверное, и ночью дирижировали.
— А когда на пенсию вышли…
— …на первом плане оказались внуки, их воспитывала. Но в прошлом году участвовала в конкурсе “А ну-ка, бабушки!”, стала самой очаровательной. И когда в этом году объявили о намечающемся фестивале женских клубов, решила, что пора начинать репетиции хора.
“Уют” — это не просто коллектив, это команда. Вольно или невольно сравниваю его с военным хором. Здесь такая же дисциплина, сплоченность, взаимовыручка, взаимопонимание. Один за всех, все за одного. Концертмейстер Альбина Михайловна Вишнякова настолько талантливый человек, что без нее не представляю вообще хора. У нас замечательный гармонист Валерий Федорович Михайлов — очень ответственный, потрясающий. А каждая в хоре может петь соло, настолько голосистые женщины подобрались.
— Много зависит от взмаха руки?
— Все. Бывает, одной рукой дирижирую, другой кулак показываю, если что-то не так. Вы приходите на репетицию, умрете со смеху, что творится. У нас очень интересно. А на концерте упаси боже кому-нибудь шевельнуться, это будет расстрел (смеется).
Вот, допустим, поем “На Мамаевом кургане тишина…”, зал, мы уже знаем, плачет. Но ведь и участ­ники хора ревут! Я стою, всем своим видом показываю — попробуйте только руку поднять, глаза вытереть. Объяснила, слезы пусть все видят, но если руки начнете поднимать, испортите номер.
— Что для вас значит хор?
— Это жизнь наша. Что бы мы делали дома? А здесь учим музыку, слова — память укрепляется. Мы поем, мы пляшем, все время в движении, и теперь никто не говорит, что у него хондроз, что рука не поднимается. Хор в буквальном смысле лечит людей. У нас ничего не болит, никто не говорит, что ему плохо. Хотя у всех проблемы, ведь нам по 60, 70 лет. Мы просто не хотим стареть, поэтому идем в хор.