Дело настоящего мужчины

Александр Ельников — человек творческий, а потому неординарный и в чем-то даже парадоксальный. Начать с того, что работает в чебоксарской школе № 57,  но уроков не ведет. Он — воспитатель группы продленного дня для учеников 7-11 классов. Львиную долю времени проводит в школьном музее. Это его детище и одновременно мастерская.
Застали мы Александра Юрьевича за мольбертом. Художник заканчивал натюрморт — очередной подарок коллегам в учительскую. Извинившись, во время разговора продолжил работу. Однако начали мы не с живописи.

— В вашем музее внимание сразу же привлекают чучела  птиц и животных. Таксидермия — довольно редкое увлечение, не находите?
— Лет десять назад так оно и было, а сейчас нет. Знаете, сколько в настоящее время в Чебоксарах тех, кто делает чучела на заказ? Мне известны семь человек. Для города с таким населением, как у нас, это много. Самое печальное, что среди них есть дилетанты. Они думают, достаточно знать, какие реактивы применяют в таксидермии, и дело в шляпе. Однако химические процессы — лишь полдела. Даже простое чучело нужно правильно набить, а для этого необходимо разбираться в анатомии животного. Иначе они получатся непохожими сами на себя. Ну а если изображать их в движении, надо к тому же быть художником-анималистом, знать их повадки, пластику. Возьмем, к примеру, глухаря. Следует четко представлять, как он поворачивает шею, в какой позе спит, как движется...
— Помните первое изготовленное вами чучело?
— Было это еще в середине восьмидесятых. Первое чучело — утки — сделал под присмотром учителя. Брал уроки у извест­ного чебоксарского биолога, натуралиста Андрея Золотникова. В свою очередь он учился таксидермии в Санкт-Петербурге. К сожалению, Андрей Анатольевич погиб в 1987 году (несчаст­ный случай на охоте). Я сильно переживал. Спустя некоторое время решил взяться за дело самостоятельно.
— Где берете материал?
— Обычно это охотничьи трофеи. Редко мои, чаще коллег. Приносят, просят сделать чучело. В принципе, за счет такой работы музей и выживает. Причем не всегда расплачиваются деньгами, иногда преподносят редкие интересные экспонаты музею.
— Существует  мнение, что охота и таксидермия — жестокие занятия. Тем более что иные звери и птицы занесены в Красную книгу.
— Жестоко, когда зверя добывают не по правилам. Допустим, животное еще детеныша не воспитало, а на него с ружьем... Или когда используют запрещенные методы и способы охоты, бьют дичь больше, чем позволяет лицензия. Все это не что иное, как браконьерство. Настоящая охота подразумевает поединок человека и зверя. Причем чаще всего последнему удается перехитрить охотника и уйти. Жестоко, на мой взгляд, на звероферме, где у животных нет никаких шансов. Их просто убивают.
Теперь что касается изготовления чучел, в том числе из представителей редких и исчезающих видов. Далеко не всегда таксидермист имеет дело с жертвой охоты. Бывает, приносят птиц, погибших на автодорогах, линиях электропередач. Специалист из изломанного, безжизненного тела воссоздает природную красоту. Те же школьники, никогда не видевшие, например, лису, могут полюбоваться ею в хорошем зоологическом музее.
Правильно изготовленное чучело может века простоять. Например, в Санкт-Петербургском зоологическом музее выставлена лошадь, которая возила карету Петра Первого. Чучело выполнено еще при жизни императора. Значит, ему уже три сотни лет! А, например, изготовленное мной чучело птицы полвека “проживет”. Даю гарантию.
Я сравниваю свою работу со скорняжным ремеслом, которое всегда считалось делом настоящих мужчин.
— Что еще должен уметь настоящий мужчина?
— Держать в руках рубанок или другой рабочий инструмент, цветы и оружие.
— Вижу, рядом с вами на полу две огромные медвежьи головы. Охотничьи трофеи?
— Да, но не мои. Один добыт в марийских лесах, другой — в кировских. Обработка еще не завершена, длится она три месяца.
Между тем художник решил, что натюрморт готов. Он вставил свое творение в рамку, на обороте сделал надпись “В дар коллегам от Александра Ельникова”. Отнес в учительскую, повесил на заранее присмотренное место. На стенах уже висели четыре пейзажа и один натюрморт.  Разговор, разумеется, зашел о живописи.
— Сколько времени ушло на  этот натюрморт?
— Полдня. Писать картину стараюсь на одном дыхании, пока идея во мне не перегорела. Чаще всего выбираю картон и масляные краски. По духу и стилю мне близки импрессионисты. Привлекает насыщенная цветовая гамма, можно сказать, фактурность.
— А идея в картине обязательна?
— В противном случае это будет не творчество, а конъюнктура. Представляете картины, которые продают в сквере Чапаева? Они будто под копирку сделаны. Я так не могу.
— Александр Юрьевич, в самом центре экспозиции домашней утвари висит икона. Откуда она?
— Я ее написал. По-моему, получилось неплохо.
— В ереси не обвинят?
— Отчего же? Выполнена она по всем канонам иконописи. Я стремился вложить в нее душу. Читал молитвы перед тем, как взяться за работу, и во время ее. Кстати, это вторая написанная мной икона, первую подарил брату. Обе освятил священник.
— Ребята помогают в музее?
— Практически во всех начинаниях. Например, вместе по деревням собираем  экспонаты, приводим потом их в порядок. Моем, чистим, скоблим. В общем, реставрируем. Ходим в туристические походы. В них учу мальчишек (девочки к нам не ходят) азам выживания в лесу. Многие уже знают основы таксидермии. Сейчас вот стенд-панораму “На лесной поляне” планируем доделать.
Чаще всего мое общение со школьниками не похоже на академические занятия. Я даю задание, ребята выполняют. Если что непонятно, спрашивают.
— Свой секрет воспитания имеется?
— Сейчас на телеканалах осознанно или подсознательно рекламируют гламурный образ жизни. На мой взгляд, тем самым молодежь учат безделью. Мы же (причем без всякой назидательности) даем альтернативу праздному времяпрепровождению. Все, чем занимаемся, можно назвать настоящим мужским делом. Кстати, трое моих бывших учеников стали охотниками, один — таксидермистом.
— А художники есть?
— Пока нет. Однако я уверен, что в каждом человеке спрятаны способности к этому виду искусства. Только далеко не всегда их удается пробудить. В первую очередь требуется огромное желание самого человека заняться живописью.
Андрей СЕРГЕЕВ.

Музей
Экспозиции здесь можно изучать часами. Двенадцать лет назад Александру Ельникову отвели под музей две пустые комнаты. Сегодня они забиты под завязку диковинами и любопытными вещицами. Например, есть бумажные деньги начала двадцатого века. Назывались они кредитными билетами. О темпах инфляции можно судить по номиналу. Я увидел трехрублевые банк­ноты образца 1905 года и 500 рублей — 1918-го. Тут же казначейский знак в 20 рублей, приравненный к кредитным билетам, но при этом более чем в десять раз уступающий им по размеру (похож на  почтовую марку).
Предметы быта чувашской старины, гильзы и пробитые фляжки времен Великой Отечественной, форма “афганцев” — наверное, самые распространенные экспонаты школьных музеев. Есть они и здесь. А вот как насчет предметов  экипировки (щит и топор) древнерусского воина или панорамы мезозойской эры? Коллекции минералов и настоящей медвежьей шкуры на полу? Почетной грамоты, выданной в 1942 году ученице 4 класса чебоксарской школы № 1? При всей кажущейся хаотичности экспозиции она четко отражает то, чем занимается Александр: туризм, история России и краеведение, археология, военно-патриотиче­ское воспитание…

Из биографии
Александру Ельникову 35 лет. Окончил художественное училище в Чебоксарах в 1991-м. Следующие два года служил в учебном центре ВДВ. Был командиром отделения боевой машины десанта (БМД-1). После возвращения в Чебоксары работал в природоисследовательском клубе “Карµш”, с 1995 года трудится в школе № 57. Женат.